Глава 47
– Извините, но полагаю, что мое письмо проливает свет на ту роль, которую в этом деле играют военные. Уверен, что майор Боннер будет весьма признателен вам за то, что вы нашли для него адвоката. По-моему, есть все основания надеяться на оправдание.
– И все же вы настаиваете на своем требовании? Хотите, чтобы Боннер был уволен из армии?
– У нас нет выбора, мистер Тривейн. Боннер слишком часто превышает свои полномочия. Он знает это. Нет оправданий неподчинению, нарушению воинского приказа. Без строгой дисциплины, без подчинения не было бы и армии, сэр.
– В любом случае, я, конечно, буду настаивать на защите. На присутствии моих адвокатов.
– Вы только зря тратите деньги. Он обвиняется не в убийстве, не в вооруженном нападении и даже не в преступных намерениях. Нет. Речь идет о лжи: он обманул старшего по чину, сознательно исказил приказ, чтобы получить доступ к правительственной собственности. А именно, воспользовался реактивным истребителем! Более того, отказался проинформировать старших по чину о своих намерениях. Мы просто не можем допустить подобных отношений в армии! А Боннер вообще склонен к таким штучкам! Никаких объяснений и оправданий тут быть не может!
– Благодарю вас, генерал. – Эндрю повесил трубку и встал с кресла. Подойдя к двери, которую плотно закрыл прежде, чем позвонить Куперу, распахнул ее и обратился к секретарше; – Кто-то хотел поговорить со мной, Мардж? Что-то срочное?
– Звонили из правительственного издательства, мистер Тривейн. Я не знала, что ответить. Они хотели знать, когда вы сможете прислать доклад подкомитета? У них обязательства перед конгрессменами, но они не хотели бы вас подводить. Я начала было объяснять, что работа подошла к концу и мы отправили доклад около полудня, но потом решила, что, может быть, не стоит говорить об этом по телефону.
– Держу пари, что они действительно не хотели нас разочаровывать, – засмеялся Тривейн. – О Господи! Глаза, повсюду глаза, не так ли, Мардж? Перезвоните им и скажите, что мы не знали об их озабоченности нашими делами. Мы спасли деньги налогоплательщиков и сделали все сами: все пять копий уже готовы. Но прежде закажите для меня машину. Нужно срочно повидать Боннера в Арлингтоне.
По дороге от «Потомак-Тауэрз» до штаба армии в Арлингтоне Энди старался понять бригадного генерала Лестера Купера и легион его возмущенных подданных. Письмо Купера – ответ на запрос Тривейна о Бонне- ре – было составлено в сугубо армейской манере: раздел такой-то, статья такая-то. Очень удобно для демонстрации силы и авторитета в условиях ограниченной ответственности.
«Дерьмо», как выразился бы Боннер (кстати, слишком уж он часто и не на пользу себе так выражается).
Трибунал, которым грозили Боннеру, свидетельствовал вовсе не о том, что у военных вызывало отвращение и возмущение поведение Боннера. Нет. И отвращение и возмущение вызвал сам Боннер! Если бы речь действительно шла о принципах военной субординации, против него были бы выдвинуты совершенно другие обвинения. Однако выбрали меньшее. Неподчинение. Недонесение информации или уклонение от информации о собственных намерениях. По этим обвинениям предусмотрено не столь уж суровое наказание. Не поддых, а по затылку, если можно так выразиться. Однако обвиняемому не остается ничего другого, как подать в отставку. Военной карьеры для него больше не существует.
Он просто не сможет выиграть, потому что сражения не будет. Только приговор.
Но почему. Господи? Если и есть человек, созданный для армии, так это Пол Боннер. И если существует в мире армия, для которой создан такой человек, так это деморализованная армия Соединенных Штатов. Вместо того чтобы устраивать над ним судилище, Куперу и иже с ним следовало бы землю рыть, чтобы вытащить и оправдать Боннера.
Землю рыть... Что там говорил Арон Грин по сему поводу? Что-то о нежелательной тактике, ибо неизвестно, на что наткнешься и как это против тебя обернется. А уж обернется точно, и безо всякого предупреждения. И все же, чего так боятся вояки?
Может быть, поддерживая Боннера, признавая его действия допустимыми и соответствующими требованиям военной ситуации, они подставляют себя? Свидетельствуют о собственной уязвимости?
Может быть, и Лестер Купер, и его облаченный в зеленые мундиры суд боятся неожиданной атаки?
Но со стороны кого? Любопытствующей публики? Это было бы понятно. Тогда бы Боннер был признан соучастником.
Или они боятся самого соучастника? Боятся Пола Боннера? Дискредитируя его, они тем самым как бы убирают его с поля боя, не давая возможности ничего у него выяснить?
Его как бы нет. Испарился...
Такси остановилось у ворот. Расплатившись, Тривейн направился к массивному входу с распластавшимся над двойными дверями золотым орлом и надписью: «Через этот вход прошли лучшие люди, закаленные в боях».
Внизу, под надписью, Эндрю заметил дату сооружения здания: апрель 1944.
История. Другая эра. Целая жизнь прошла с тех пор, когда подобные надписи были естественны и необходимы.
Время надменных рыцарей. Теперь таких нет: сегодня они показались бы глуповатыми. «И это тоже несправедливо», – подумал Тривейн.
Охранник у камеры Боннера признал Тривейна и открыл ему дверь. Боннер сидел за стальным столиком и что-то писал на бланке со штампом военной канцелярии. На звук отворившейся двери он повернулся и взглянул на Тривейна, однако ни встать, ни протянуть вошедшему руку не спешил.
– Сейчас закончу параграф и – к вашим услугам. – Майор вернулся к своему занятию. – По-моему, меня тут считают полным идиотом. Адвокаты, которых вы наняли, заставляют меня записывать все, что я могу вспомнить. Говорят, когда перед глазами запись, мысли работают лучше – или что-то в таком духе.
– Что ж, в их словах есть смысл. Когда события связно изложены, я хочу сказать. Нет-нет, продолжайте, не спешите. – Тривейн опустился на единственный стул и стал молча наблюдать за майором. Наконец Боннер отложил карандаш в сторону и, размяв плечи от долгого сидения, повернулся к «шпаку». В его
