– По-моему, ты преувеличиваешь…
– Надеюсь, что ты окажешься права. И все же передай ему… – Элис не успела ничего сказать, как он уже вышел из кухни.
Она наморщила лоб. Джо пытался что-то втолковать ей, но она не поняла что.
– Никто не давал тебе и всей вашей репортерской братии права считать себя непогрешимыми. Я устал от этого! Я сталкиваюсь с этим каждый день! – воскликнул стоявший у камина Тримейн, не скрывая раздражения.
– Никто и не утверждает, что мы безгрешны, – возразил ему Таннер. – Но в то же время никто не может запретить нам добывать объективную информацию.
– Но если эта информация способна нанести ущерб той или другой стороне, вы не имеете права предавать ее гласности! Если это неопровержимые факты, то они должны прозвучать в суде. Вы должны ждать, пока свое слово скажет закон.
– Это невозможно, ты сам прекрасно понимаешь.
Тримейн помолчал, потом горько улыбнулся.
– Да, понимаю. Если быть реалистом, компромисс здесь действительно невозможен.
– А ты уверен, что хочешь найти компромисс? – спросил Таннер.
– Конечно, – очень серьезно сказал Тримейн.
– Зачем? Ты в любом случае имеешь преимущество. Если ты выиграл – прекрасно. Проиграл – ты можешь заявить, что на суд оказывали давление средства массовой информации, и обжалуешь приговор.
– Выиграть дело в апелляционном суде очень сложно, – заметил Бернард Остерман. Он сидел на полу, прислонившись спиной к дивану. – Это знаю даже я. Такие случаи просто сенсация, ибо они очень редки.
– И потом апелляция стоит денег, – пожав плечами, добавил Тримейн, – которые чаще всего тратятся впустую. Особенно когда апеллируют корпорации.
– Тогда попридержите прессу, если дело уж слишком горячее. Это нетрудно. – Джо допил свой джин и посмотрел Таннеру прямо в лицо.
– Нет, трудно, – подала голос сидевшая в кресле напротив дивана Лейла. – Для этого прежде нужно занять твердую позицию. И что значит «попридержите»? Кто возьмет на себя ответственность? Именно это и имел в виду Дик. Невозможно что-то предпринимать, предварительно не определившись, на чьей ты стороне.
– Я рискую навлечь на себя гнев мужа, – смеясь, сказала Джинни, – и все же считаю, что информированная общественность – это не менее важно, чем независимый суд. Возможно, что эти два момента взаимосвязаны. Я на твоей стороне, Джон.
– Это опять же все очень субъективно, – перебил ее муж. – Кто может определить,
– Но правда-то все-таки одна, – неожиданно заметила Бетти. Она не сводила глаз с мужа – тот слишком много пил.
– Чья правда? Какая правда?.. Давай представим себе гипотетическую ситуацию, в которой действуют Джон и я. Скажем, я шесть месяцев работаю над созданием корпорации. Как честный юрист, я взялся помочь людям, в правоту и благие намерения которых искренне верю: слияние нескольких компаний поможет сохранить тысячи рабочих мест, фирмы, стоявшие на грани банкротства, обретут новую жизнь. Но вот появляются несколько человек, которых это объединение не устраивает – заметьте, из-за их же собственной неразворотливости, – и они начинают вставлять мне палки в колеса. Представим, что они явятся к Джону и станут кричать: «Несправедливость! Обман!» При этом они и в самом деле кажутся – обратите внимание, только кажутся! – обманутыми жертвами. Джону их жалко, и он уделяет этому делу одну минуту – всего одну минуту – эфирного времени. И тут же все мои усилия рассыпаются прахом. И не нужно убеждать меня, что суды не подвержены влиянию средств массовой информации. Одной минуты достаточно, чтобы превратить в ничто полгода кропотливой работы.
– И ты думаешь, что я пошел бы на это? Что кто-нибудь из нас пустил бы в эфир подобную информацию?
– Тебе нужен материал для передач. Тебе всегда нужен материал, и наступает такой момент, когда ты перестанешь что-либо понимать! – повысил голос Тримейн.
Вирджиния поднялась на ноги.
– Наш Джон никогда такого не допустит, дорогой… Я выпила бы еще чашечку кофе.
– Сейчас принесу. – Элис встала с дивана. Она внимательно наблюдала за Тримейном, пораженная его неожиданной горячностью.
– Не беспокойся, я сама, – сказала Джинни, направляясь к двери.
– А я бы выпил чего-нибудь покрепче. – Кардоун поднял пустой стакан, ожидая, что кто-нибудь возьмет его.
– Конечно, Джо. – Таннер принял из его рук стакан. – Джин с тоником?
– Да, кажется, это я пил.
– И выпил слишком много, – добавила его жена.
Войдя в кухню, Таннер сразу направился к столу, на котором стояла бутылка с джином. У плиты хлопотала Джинни.
– Я включила «Чемекс», потому что горелка погасла.
– Спасибо.
– Я тоже вечно мучаюсь с этими горелками и не могу приготовить из-за них кофе.
Таннер добавил в стакан тоник и, поняв, что следует отреагировать на замечание Джинни, сказал:
– Я советовал Элис купить электрокофейник, но она против.
– Джон!..
– Да?
– Сегодня чудесная ночь. Почему бы нам всем не искупаться?
– Прекрасная мысль. Сейчас я прочищу фильтр. Только вот отнесу Джо его стакан.
Таннер вернулся в гостиную как раз в тот момент, когда зазвучали первые звуки «Танжерина». Эли поставила пластинку «Популярные песни прошлых лет».
Со всех сторон послышались оживленные реплики и довольный смех.
– Держи, Джо. Может быть, еще кому-нибудь принести?
Все дружно отказались.
Бетти поднялась со своего места и теперь стояла напротив Дика Тримейна у камина. Таннеру показалось, что они о чем-то спорили, но, как только он вошел, сразу смолкли. Элис и Берни рассматривали обложку игравшей пластинки, Лейла Остерман сидела рядом с Кардоуном, встревоженно наблюдая за тем, как он быстро опустошает свой стакан.
– Мы с Джинни собираемся почистить бассейн, а потом все вместе пойдем купаться, о’кей? Если у кого- то нет купального костюма, можно взять в гараже.
Дик посмотрел на Таннера.
«Почему он так странно смотрит на меня?» – подумал Джон.
– Ты не слишком хвастайся перед Джинни всеми этими штучками: тут подогрев, там подсветка, а здесь черт знает что. Я ей твердо сказал: «Никаких бассейнов».
– Почему? – спросил Кардоун.
– Слишком много детворы вокруг.
– Можно поставить изгородь, – пожав плечами, небрежно заметил Джо.
Таннер повернулся и через холл направился в кухню. За спиной он услышал новый взрыв смеха. Он показался ему почему-то наигранным и зловещим.
Неужели Фоссет прав? Неужели это и есть первые проявления враждебности? Или он просто сам все выдумывает?
Выйдя во двор, он приблизился к краю бассейна.
– Джинни!
