ценам!
– Звучит заманчиво. Я буду на связи.
Борн с такой поспешностью покинул «Банк Норманди», словно в нем находился рассадник смертельных заболеваний. Он вернулся в «Пон-Рояль» и вновь попытался дозвониться Алексу Конклину в Соединенные Штаты. В Вене, штат Виргиния, уж был час пополудни, но все, что услышал Борн, был автоответчик, просивший голосом Алекса оставить сообщение. По некоторым причинам Джейсон решил этого не делать.
И вот он уже в Аржентоле, поднимается по лестнице из метро, а потом осторожно идет по грязным улицам в сторону «Сердца солдата». Ему дали четкие указания. Он не должен был выглядеть, как прошлой ночью, никакой хромоты, никакого армейского тряпья, чтобы никто из бывших вчера в кафе не смог его узнать. Он должен превратиться в обыкновенного работягу, дойти до ворот закрытой фабрики, закурить сигарету и прислониться к стене. Это должно произойти между 12.30 и часом ночи. Не раньше и не позже.
Когда он спросил посланцев Санчеса – после того, как вручил им несколько сотен франков за беспокойство, – с чем связаны такие предосторожности, наиболее разговорчивый из них пояснил, что «Санчес никогда не покидает „Сердце солдата“.»
– Но он покинул его прошлой ночью.
– Только на несколько минут, – возразил разговорчивый посланец.
– Понимаю, – кивнул Борн, хотя ничего не понял, он мог только догадываться. Не был ли Санчес своего рода пленником Шакала, обреченным дни и ночи проводить в этом неприглядном кафе? Это был интересный вопрос, особенно учитывая размеры и недюжинную силу управляющего, подкрепленную далеко не средним интеллектом.
Было 12.37, когда Джейсон, одетый в голубые джинсы, кепку и темный запачканный свитер с V- образным вырезом, дошел до ворот фабрики. Он вытащил пачку сигарет «Галуаз», прислонился спиной к стене и зажег одну сигарету спичкой, которую не сразу потушил. Его мысли вернулись к загадочному Санчесу, главному связному армии Карлоса, наиболее доверенному лицу Шакала, человеку, чей французский мог бы принадлежать воспитаннику Сорбонны, если бы он не был латиноамериканцем. Выходцем из Венесуэлы, если Борна не обманывали его инстинкты.
Таким образом Санчес мог изменить свою жизнь; эта мысль укоренилась в его сознании, и чувство долга ничего не могло с ней поделать. Связной хотел выбраться из сточной канавы, в которую превратилась его жизнь, а с перспективой получить три миллиона франков и скрыться в любом – на выбор – месте на земном шаре, разум Санчеса приказал ему прислушаться к предложению. Иногда жизнь предоставляет возможности для действий. И такая возможность предоставилась Санчесу, вассалу Карлоса, чья верность своему сюзерену была поколеблена. Борн инстинктивно нащупал нужные слова – и сделал особое ударение на фразах типа: «
Джейсон посмотрел на часы – прошло пятнадцать минут. Без сомнения, люди Санчеса проверяли улицы, делали последние приготовления перед появлением своего верховного жреца. Борн подумал о Мари, о том чувстве, что возникло у него в Трокадеро, вспомнил слова старого Фонтейна, когда они наблюдали за аллеями «Транквилити Инн» из окна подсобки, ожидая появления Карлоса.
На его часах был уже час ночи, когда двое давешних посланцев, пришедших к нему в «Пон-Рояль», показались из переулка, перешли улицу и приблизились к воротам старой фабрики.
– Сейчас Санчес встретится с тобой, – произнес самый речистый.
– Я его не вижу.
– Ты должен пойти с нами. Он не выходит из «Сердца солдата».
– Мне это не нравится.
– Тебе не о чем беспокоиться. В его сердце мир.
– А как же его нож?
– У него нет ножа, вообще нет оружия. Он никогда его не носит.
– Рад слышать. Тогда идем.
– Ему оно просто не нужно, – не очень обнадеживающе добавил посланец.
Его провели по переулку, мимо входа с неоновой вывеской к еле различимому проходу между зданиями. Один за другим, причем Джейсон шел между двумя мужчинами, они протиснулись через проход к задней части кафе, где находилось самое невероятное из того, что Борн ожидал бы увидеть в этом запущенном районе города. Это был… да, это был английский сад. Участок земли длиной около тридцати футов и шириной футов в двадцать, где на шпалерах цвели разнообразные растения, сияя под луной всевозможными оттенками.
– Ничего себе, – вырвалось у Джейсона. – Такое само собой не вырастает.
– А, это просто страсть Санчеса! Его не понимают, но никто даже пальцем не смеет прикоснуться к цветам.
Борна подвели к небольшому внешнему лифту, чья стальная шахта крепилась к каменной стене дома. Другого способа попасть внутрь не было. Все трое с трудом поместились в кабине, и, когда железная дверь закрылась, молчавший до этого момента провожатый нажал в темноте кнопку и заговорил:
– Санчес, мы здесь.
– Камелия? – не понял Джейсон.
– Теперь он знает, что все в порядке. Если бы что-то было не так, то мой друг сказал бы «лилия» или «роза».
– И что бы было тогда?
– Не думаю, что тебе захочется это узнать.
– Понимаю.
Пару раз вздрогнув, лифт остановился, и неразговорчивый посланец открыл толстую стальную дверь, для чего ему пришлось приложить немалое усилие. Борн оказался в уже знакомой комнате, где стояла со вкусом подобранная дорогая мебель, книжные шкафы и единственный торшер, освещавший Санчеса, сидевшего в своем безразмерном кресле.
– Можете идти, друзья мои, – сказал гигант, обращаясь к своим посланцам. – Заберите свое вознаграждение у бармена и, бога ради, скажите ему, чтобы дал Рене и американцу, который называет себя Ральфом, по пятьдесят франков и выпроводил их вон. Они там где-то гадят по углам… Пусть скажет, что это деньги от их вчерашнего дружка, который забыл о них.
– О
– Вы же и правда забыли, не так ли? – усмехнулся Санчес.
– У меня голова была забита другим.
– Да, сэр! Да, Санчес!
Два посланца, вместо того чтобы пойти в заднюю комнату и сесть в лифт, открыли дверь в левой стене и исчезли. Борн с удивлением посмотрел на них.
– Там лестница, которая ведет в нашу кухню, – пояснил Санчес, отвечая на молчаливый вопрос Джейсона. – Дверь открывается только с этой стороны, со стороны лестницы ее могу открыть только я… Садитесь, мсье Симон. Будьте моим гостем. Как ваша голова?
– Уже в порядке, спасибо. – Борн сел на обширный диван и утонул в подушках – позиция не была
