навешай им обычной лапши: тайные враги государства в связи с укреплением его позиций, их завышенные амбиции снова под защитой Комитета – и все такое. И еще можешь добавить, что дареному коню в зубы не смотрят… Я сам всего этого не понимаю, товарищ, но эти бабочки в дорогих костюмах наверняка поймут. Предупреди аэропорты. – И он повесил трубку.
– Он все уладил, – сказал Конклин Борну. – Огилви из Москвы никуда не денется.
– Мне наплевать на Огилви! – взорвался Джейсон, его голос звучал напряженно, челюсть дрожала. – Я здесь ради Карлоса!
– Священник? – спросил полковник, отходя от столика.
– Так точно.
– Это просто. Мы посадим генерала Родченко на очень длинный поводок, который он не почувствует и не увидит. Держать поводок будете вы. Он обязательно встретится со своим священным Шакалом еще раз.
– Это все, что мне нужно, – сказал Джейсон Борн.
Генерал Григорий Родченко сидел за столиком у окна в ресторане «Ласточка» у Крымского моста Москвы-реки. Это было его излюбленным местом для полуночных обедов; огни на мосту и неторопливых суднах приятно расслабляли глаза, что было полезно для обмена веществ. Ему была необходима успокаивающая атмосфера, потому что последние два дня все шло наперекосяк. Был ли он прав? Не подвели ли его инстинкты? Он не мог знать этого в тот момент, но эти самые инстинкты позволили ему пережить в молодости сумасшедшего Сталина, буйного Хрущева – в зрелости, и вальяжного Брежнева несколькими годами позже. Потом новая Россия при Горбачеве, фактически новый Советский Союз, и в его годы это было только на руку. Быть может, обстановка разрядится и все эти длительные распри отойдут за дальний, некогда враждебный горизонт. И все же горизонты на самом деле не менялись; они всегда оставались лишь горизонтами, далекими, плоскими, подсвеченными цветом тьмы.
Ему удалось выжить, и Родченко понимал, что для выживания надо защищать себя с как можно большего числа направлений. Он также внедрился в как можно большее число подразделений различных международных организаций. И работал не покладая рук, чтобы стать доверенным лицом генерального секретаря; он был экспертом по сбору информации для Комитета; он первый наладил контакт с американской организацией, известной ему одному в Москве как «Медуза», через которую по всей России и странам Варшавского договора производились уникальные поставки. С другой стороны, он был еще связан с парижским монсеньором, Карлосом Шакалом, которого не раз отговаривал или откупал от контрактов, которые могли указать на Советский Союз. Он был идеальным бюрократом, работавшим за кулисами международной сцены, не желая ни аплодисментов, ни известности – всего лишь выживания. Тогда зачем он сделал то, что сделал? Был ли это просто опрометчивый поступок, вызванный усталостью, страхом и плохим предчувствием? Нет, это было логичное расширение событий, согласующееся с нуждами его страны и, превыше всего, с абсолютной необходимостью того, чтобы Москва отрешилась навсегда и от «Медузы», и от Шакала.
По словам генерального консула в Нью-Йорке, Брюс Огилви в Америке был конченым человеком. Консул предложил предоставить ему убежище, а в обмен постепенно абсорбировать миллиарды его активов в Европе. Что беспокоило генерального консула в Нью-Йорке, так это не финансовые манипуляции Огилви, нарушившие больше законов, чем существовало судов для разбирательства, а скорее убийства, которые, насколько было известно консулу, широко им практиковались и включали убийство верховного главнокомандующего НАТО. Вдобавок к этим ужасам в Нью-Йорке считали, что Огилви, чтобы предотвратить конфискацию нескольких своих компаний, заказал дополнительные убийства в Европе, в основном тех немногих влиятельных людей в разных фирмах, кто понимал сложные международные связи, которые могли привести к великой юридической фирме и непроизносимому кодовому названию «Медуза». Если бы эти заказные убийства были совершены в то время, когда Огилви находился в Москве, возникли бы вопросы, которые Москва не могла допустить. А потому доставить его в Советский Союз и вывезти обратно как можно скорее – легко сказать, да трудно выполнить. Неожиданно, заметил Родченко, в этот
Потом, после этого третьего звонка, как гром среди ясного неба, Григорию Родченко пришла мысль столь драматически дерзкая и одновременно столь очевидная и простая, что у него перехватило дыхание. Это было решение, которое могло полностью отдалить советское правительство от любых связей и с Шакалом, и с Огилви из «Медузы», если это потребуется цивилизованному миру.
Очень просто: свести незнакомых друг с другом Шакала и Огилви, хотя бы на минуту, лишь бы достаточно долго, чтобы они оказались в пределах одного фотокадра. Это все, что было нужно.
Вечером он пошел в Дипломатическую службу и запросил краткую встречу с Огилви. Во время этой очень дружественной и непринужденной беседы Родченко ожидал его перехода к откровенности – который он весьма тщательно подготовил, проведя необходимое расследование.
– Летом вы отдыхаете на мысе Код, да? – поинтересовался генерал.
– В основном только уик-энды. А жена и дети живут там весь сезон.
– Когда я работал в Вашингтоне, у меня были два хороших друга на мысе Код. Я провел с ними несколько чудных, как вы говорите, уик-эндов. Возможно, вы знаете моих друзей, Фростов – Гардли и Кэрол Фрост?
– Конечно, я их знаю. Он адвокат, как и я, специализируется на морском законодательстве. Они живут вниз по береговой дороге, в Деннисе.
– А его жена – очень привлекательная женщина.
– Очень.
– Да. Вы не пробовали взять ее мужа работать к себе в фирму?
– Нет. У него своя фирма, «Фрост, Голдфарб и О’Шонесси», и клиентура на массачусетском побережье.
– У меня такое чувство, что я почти знаю вас, мистер Огилви, хоть и через общих знакомых.
– Жаль, мы не встречались на мысе.
– Что ж, пожалуй, я могу воспользоваться нашим почти близким знакомством – через общих друзей – и попросить об одолжении, гораздо меньшем, чем то, которое, насколько я понимаю, мое правительство охотно позволяет вам.
– Мне дали понять, что это обоюдно, – ответил Огилви.
– Ах, я ничего не смыслю в дипломатии, но понятно, что я мог бы замолвить за вас словечко, если вы поможете нам – мне и моему маленькому, хотя и не самому незначительному, отделу.
– Что от меня требуется?
– Есть тут один священник, социалистически ориентированный и воинственно настроенный, который считает себя марксистским агитатором, хорошо знакомым нью-йоркским судам. Он прибыл всего несколько часов назад и требует конфиденциальной встречи через пару часов. На проверку его заявлений просто нет времени, но, по его словам, у него есть целая история судебных «гонений» в Нью-Йорке, а также множество фотографий в газетах, так что вы, возможно, даже узнаете его.
– Возможно, если он тот, за кого себя выдает.
– Конечно! И так или иначе, ваши заслуги безусловно будут оценены нами.
Все было устроено. Огилви будет в толпе у собора Василия Блаженного поблизости от места встречи. Увидев, что к Родченко подошел священник в дальнем углу справа от алтаря, он должен «случайно встретить» генерала КГБ и изобразить удивление. Им следует поздороваться до неучтивости кратко, так быстро и размыто, чтобы эпизод показался незначительным, словно встреча двух цивилизованных, но недружелюбных знакомых, которой они не могли избежать в общественном месте. Необходимо было подойти как можно ближе, потому что в том углу слабое освещение от свечей, адвокат мог не разглядеть
