– Я врач, и мне приходилось делать много такого, что мне не нравилось, и это как раз такой случай. Но когда я думаю о том молодом человеке и о том, что с ним случилось…
–
– Да, да, я понимаю. В любом случае я всегда к вашим услугам, я просто хотел, чтобы вы это знали… Я не слишком доволен своими предыдущими словами. Я видел то, что видел, и у меня есть имя, и я готов давать показания в суде. Другими словами, я готов помогать следствию.
– Доктор, не будет ни суда, ни допроса свидетелей.
– Правда? Но ведь это серьезные
– Мы
– Понятно, – сказал доктор, с интересом поглядывая на Джейсона. – Ну, тогда я пойду. – Канадец приблизился к двери и обернулся: – Будет лучше, если вы потом позволите мне осмотреть вашу шею. Если вы ее не лишитесь.
Доктор ушел, и Борн повернулся к Фонтейну:
– Мы готовы?
– Готовы, – ответил француз, мило улыбаясь рослой, импозантной и заинтригованной чернокожей девушке. – А что вы, моя милая, собираетесь делать с деньгами, которые сегодня заработаете?
Девушка смущенно хихикнула, обнажив в улыбке блестящие белые зубы:
– У меня есть парень. Куплю ему хороший подарок.
– Чудесно. Как зовут твоего друга?
– Измаил, сэр.
– Идем, – решительно произнес Джейсон.
Осуществить план было легко, как и любую хорошую стратегию, какой бы она ни казалась сложной. Маршрут движения старого Фонтейна по территории «Транквилити Инн» был тщательно разработан. Сперва Фонтейн с девушкой должны были возвратиться на его виллу, вроде бы для того, чтобы проведать его больную жену перед тем, как отправиться на обязательную вечернюю прогулку, благотворную с медицинской точки зрения. Они должны были оставаться в пределах главной освещенной аллеи, время от времени прохаживаясь по лужайкам – капризный старик, ведомый своими причудами, и раздосадованная спутница. Это была картина, которую можно наблюдать по всему миру – слабый, раздражительный старикан, разменявший восьмой десяток, третирующий своего опекуна или опекуншу.
Двое бывших королевских коммандос, один небольшого роста, другой довольно высокий, выбрали несколько точек, где француз с «сиделкой» должны были развернуться и сменить маршрут. Когда старик с девушкой переходили на следующий запланированный отрезок маршрута, второй коммандос в темноте опережал своего напарника до следующего пункта, используя им одним известные невидимые тропинки, вроде той, которая шла от вилл над берегом к нижнему пляжу через буйную тропическую растительность. Чернокожие охранники передвигались по джунглям, словно два огромных паука, стремительно и легко перебираясь с веток и камней на сучки и лианы, не отставая от охраняемых. Борн следовал за вторым коммандос, его рация работала на прием, и сквозь помехи слышался сердитый голос Фонтейна:
–
Фразы на повышенных тонах повторялись вновь и вновь с растущей враждебностью.
Джейсон поскользнулся. Он запутался! Борн был за стеной, идущей вдоль линии берега, и его левая нога запуталась в толстых лианах. Он не мог ее высвободить – не хватало сил. Повертел головой, плечами – попытки высвободиться отдались в шее острой болью.
Неожиданно показались разноцветные
–
Впереди под прикрытием стены бок о бок пробирались двое коммандос. Они обернулись и посмотрели на Джейсона, выражение их лиц на фоне этих сверхъестественных лучей света говорило о том, что он и так знал. С этого момента он принимает решения; они довели, сопроводили его до врага. Остальное зависит от него самого.
Неожиданности редко ставили Борна в тупик, но сейчас произошло именно это. Неужели Фонтейн ошибся? Неужели старик забыл про охранника и принял его за посланца Шакала? Неужели его старые глаза приняли вполне объяснимую удивленную реакцию охранника за попытку контакта? Все было возможно, но, учитывая прошлое француза – его стремление выжить на протяжении всей жизни – и сообразительность его острого ума, такая ошибка была маловероятна.
Тогда стала вырисовываться другая возможность, и она просто пугала. Неужели сторожа убили или подкупили, заменили на другого? Карлос был мастером таких штучек. Говорили, он выполнил все условия контракта по убийству Анвара Садата даже без применения оружия – просто подменил инструкции, данные неопытным охранникам египетского президента, – потраченные в Каире деньги были многократно возмещены антиизраильскими организациями Ближнего Востока. А если это правда, то происходящее на Транквилити для него просто детская забава.
Джейсон поднялся на ноги, дотянулся до края стены и медленно, превозмогая боль – а шея причиняла ему невероятные страдания, – подтянулся вверх и опять медленно, дюйм за дюймом, начал по очереди вытягивать руки, чтобы ухватиться за противоположный край. Увиденное поразило его!
Фонтейн замер с открытым ртом и округлившимися от удивления глазами, а в это время к нему подошел еще один старик в темном габардиновом костюме и обнял престарелого героя Франции. Фонтейн в панике оттолкнул подошедшего. Из рации в кармане Борна неслись слова:
– Claude! Quelle secousse! Vous tes ici! [40]
Старый друг Фонтейна ответил по-французски дрожащим старческим голосом:
– Это большая честь, что наш хозяин разрешил мне приехать. В последний раз повидаться с моей сестрой и утешить моего друга и ее мужа. И вот я здесь, с тобой!
–
– Я должен отвести тебя к нему. Великий человек хочет с тобой поговорить.
– Ты знаешь, что делаешь – что ты
– Я с тобой и с ней. Разве остальное имеет значение?
– Она
«Выключите рацию! – мысленно кричал Борн. – Разбейте рацию!»
Слишком поздно. Левая дверь часовни открылась, и из нее в залитый разноцветными огнями коридор вышел мужчина. Это был молодой мускулистый блондин с резкими чертами лица и прямой осанкой. Неужели Шакал готовил кого-то занять свое место?
– Идите, пожалуйста, со мной, – произнес блондин спокойным голосом, в котором слышались металлические командные нотки. – А вы, – добавил он, обращаясь к человеку в коричневом габардиновом костюме, – стойте, где стоите. При малейшем шорохе стреляйте… Достаньте пистолет. Держите его в руке.
–
Джейсон беспомощно смотрел, как Фонтейна отвели в церковь. Из кармана его пиджака послышался всплеск помех и щелчок; рацию француза обнаружили и уничтожили. И все же что-то было не так, что-то сместилось, не было равновесия – или же, наоборот, все было слишком симметрично. Карлосу не имело
