название Атриум!
Рита купила несметное количество свечей, каждая из которых состояла из тридцати трех тонких белых свечек.
– По числу лет Иисуса! – пояснил экскурсовод.
Мы вошли в храм Гроба Господня. Шмуль провел нас по внутренним пространствам этого самого необычного из виденных мною храмов. Собственно, храмом в привычном понимании его можно назвать с большой натяжкой.
Храм Гроба Господня – это объединенные общей крышей и переходами многочисленные священные места, галереи, пещеры и закоулки, связанные с последними часами земного бытия Иисуса и его земной смертью, царицей Еленой, а также действующими монастырями и конфессиями. Так, церковь францисканцев и Алтарь гвоздей принадлежат католическому ордену св. Франциска, храм равноапостольной Елены и придел «Три Марии» – Армянской апостольской церкви, могила святого Иосифа Аримафейского, алтарь на западной части Кувуклии – Эфиопской (Коптской) церкви. Но главные святыни – Голгофа, Кувуклия, Кафоликон, как и общее руководство службами в храме, принадлежат Иерусалимской православной церкви.
– Вот, загляни сюда, если не боишься, – сказал мне Шмуль, пока остальные отвлеклись. – Это одна из самых бедных частей храма, в ней нет золотых убранств, зато там можно увидеть пещеры, действительно похожие на те, что были в Иисусовы времена.
Я быстро сделала несколько снимков. В полумраке сирийского закоулка было прохладно и влажно, как в склепе. Мне стало не по себе, и я поспешила выйти.
– Тут еще интересен коптский уголок! – сказал Шмуль. – Место, где покоилась голова Иисуса!
Мое внимание привлекла белая мраморная плита, вокруг которой на коленях стояли паломники. Кто-то ее целовал, кто-то сосредоточенно скреб ногтями. Рита, охнув, грохнулась перед плитой на колени и начала поспешно раскладывать на ней купленные сувениры.
– Что они делают? – тихо спросила я у Шмуля.
– По преданию, это плита, на которую положили тело Иисуса после распятия для умащения ароматическими веществами перед погребением, – ответил гид. – Ее еще называют Камень помазания. Говорят, он мироточит. Во всяком случае, я свидетель того, что время от времени на плите появляется какая-то маслянистая субстанция с приятным запахом, можешь сама проверить. А паломники приспособились тут не только масло выковыривать, но и вещи освящать… Голгофу, точнее то, что от нее осталось, ты видела, вообще под стекло поставили. Иначе ее давно бы по кускам растащили.
– А теперь свечи от благодатного огня зажжем! – сообщила Рита, которая закончила возиться у плиты. – Кстати, а мама где?
Тамара Ивановна давненько исчезла из поля нашего зрения.
– Да уж за маму не волнуйся, она точно не пропадет! – едко ответил Сергей. – Давай уже закругляться, есть охота. Да и сын устал.
– Да что ты вечно о мирском! Мы в святом месте! – прикрикнула Рита. – Вставайте в очередь!
Я фотографировала людей, которые опаляли иерусалимские свечи от благодатного огня, а потом гасили их специальным колпачком.
– А когда первый раз увидели благодатный огонь? – спросила я.
– Первым свидетелем был апостол Петр, он увидел чудесное сияние над пеленами Христа… Подождите! Нельзя свечи так поджигать – по нескольку сразу! – остановил Риту Шмуль, когда та попыталась опалить разом несколько свечей. – Нужно каждую вязанку отдельно, и только со светлыми мыслями. Особенно если в подарок. Нужно думать о том человеке!
Для меня Шмуль сам специально опалил одну иерусалимскую свечу.
– Когда будет на душе нехорошо, грустно или плохо, доставай из нее по одной свечке и жги дома. Может, меня вспомнишь…
Я была очень тронута. Мы вышли из храма дожидаться наших спутников на улице, пока те пытались воссоединиться с заблудшей Тамарой Ивановной.
– Видишь это? – привлек мое внимание Шмуль к глубокой темной трещине на воротах храма. – Говорят, однажды священники решили брать плату за вход в храм на Пасху, когда благодатный огонь сходит. Тысячи людей не смогли войти и остались у ворот. И тогда благодатный огонь снизошел не внутри храма, а снаружи и опалил ворота. С тех пор вход в храм стал снова бесплатным, а напоминание вот – осталось.
– А что ты вообще думаешь о благодатном огне? Ты же здравый человек… Я слышала много разных мнений!
– В Израиле много чудес, не стоит сразу ничего отвергать, – задумчиво сказал Шмуль. – Я знаю только одно, что я из интереса несколько раз был тут на Пасху, видел, как люди ждут этого чуда. Предварительно помещение обыскивается полицейскими и мусульманами. Потом во всем храме гасят огни. На середине ложа Живоносного Гроба ставится лампада, наполненная маслом. С ней рядом кладутся тридцать три свечи – по числу лет земной жизни Христа. Внутри остаются православный патриарх и представитель Армянской церкви. Идет молитва. Вход в часовню запечатывается большим куском воска. Человеку очень часто нужны доказательства, чтобы верить. Благодатный огонь – весьма сильное доказательство. Он действительно приходит из ниоткуда и не жжет руки в первые минуты, на себе проверял. Говорят, год, когда он не придет, станет последним годом человеческого бытия.
– У нас мама пропала! – вылетела из храма и фурией накинулась на нас Рита. – Мы ее нигде найти не можем!
– Ну, подождем еще, – спокойно ответил Шмуль. – Вы можете идти перекусить в ливанское кафе напротив, а я тут еще подежурю. Там очень вкусный фалафель, рекомендую.
– Спасибо, Шмулик! Жрать ужасно хочется! – расцвела Рита и увлекла туда своих мужчин.
– А я пойду, пожалуй, пофотографирую… Скоро закат, тени становятся длинными. На стенах Старого города они должны смотреться изумительно!
– Я тебе сам хотел это предложить! – сказал Шмуль. – У нас еще были лавки и магазины по плану. Вряд ли тебе это интересно. Поброди по Еврейскому кварталу, дойди до могилы царя Давида… Только не лезь в Восточный Иерусалим, пожалуйста!
– Где встречаемся?
– Там же, у Львиных ворот. В восемь вечера. Не заплутаешь? В принципе тут все рядом… На холме Памяти Иерусалима расположился самый печальный музей Израиля – «Яд Вашем» – мемориал холокоста, можешь прогуляться туда, если хочешь. Тогда погибли шесть миллионов евреев. В музее есть уникальный детский комплекс. Не забыты и те, кто спасал евреев в те страшные годы, вдоль аллеи, ведущей к парку, в память о них посажены деревья. Но эта экскурсия – не для слабонервных! Я бы отправлял туда всех, кто высказывает сомнения в реальности холокоста!
– Нет, я думаю, не пойду туда сейчас, погуляю по окрестностям! Позвоню в случае чего. – Я записала мобильный номер Шмуля.
– Ты мне что, с московского номера звонить будешь? – испугался он. – Не звони! Это же для тебя так дорого будет. Купи местный, это гораздо дешевле!
Я рассмеялась, подхватила фотоаппарат и пошла бродить по Вечному городу.
Снимки в тот вечер получились действительно удивительные. Я снимала религиозно сосредоточенных молодых людей на фоне йешив, уже знакомых мне хабадников с портретами седовласого ребе, православных паломников, места раскопок, руины храмов крестоносцев, узкие улочки и шумные базарные уголки. Нигде в мире я не видела подобной эклектики!
В Еврейском квартале я прошла по улице Кардо и забрела к четырем древним синагогам, построенным сефардами в XVI веке. Как рассказывала табличка, именно здесь Иоханан бен Заккай, величайший знаток талмудического учения своего времени, в последний раз молился перед уходом из Святого города, осажденного римлянами. Здесь же на протяжении веков посвящался в сан главный раввин сефардов, носивший титул Ришон Лецион.
Мне очень захотелось наконец доподлинно выяснить, кто же такие сефарды. Даже спустя много лет моя идиотская история с Витей Пфердом не давала мне покоя. Около синагоги я приметила троих мужчин в кипах, беседующих по-русски.
– Извините за дурацкий вопрос, – спросила их я. – Вы не подскажете, кто такие сефарды? А то хожу,
