Вскоре появился сам рав. Это был дородный еврей в кипе, черном балахоне и очках. Помощники принесли ему несколько вязанок здоровых свечей. Желающие снять порчу и очиститься выстроились в очередь. Посередине круга был разожжен огромный костер. Мне стало не по себе, как будто я собиралась подглядывать за чем-то очень интимным. Остальные зрители, однако, вели себя раскованно и громко разговаривали на разных языках.
Рав прочитал молитвы или заклинания хорошо поставленным голосом. Потом вызвал знаком первую жертву. Это был худой мужичок в бейсболке. Рав стал ходить по кругу, жестом приказав исцеляемому следовать за ним. Мужичок ссутулился, нахохлился и потрусил за ним. Дальше стало интересней: нараспев читая молитвы, рав сделал знак помощнику, и тот швырнул ему вязанку свечей. Рав поколдовал над ними и ловко, как волейбольный мяч, перебросил их ничего не подозревающему мужичку. Тот от испуга чуть не умер, но вязанку поймал. И, повинуясь строгому раву, бросил свечи в костер. Так повторилось несколько раз. Костер угрожающе зашипел и стал плеваться воском.
Милка была следующей. Она довольно грациозно, по привычке активно работая женским обаянием то ли на рава, то ли на публику, которая периодически начинала подбадривать исцеляемых, принимала и бросала свечи. Раскрасневшаяся, с разметавшимися рыжими волосами, она выглядела на удивление сексуально. Сидящие вокруг мужики начали подбадривать ее особенно интенсивно. Они-то уж точно не понимали, что именно моя подруга там с помощью рава снимает.
Часа через полтора, когда все желающие получили шанс очиститься, рав еще несколько раз провел их по кругу под заунывные распевы. Мужик с видеокамерой куда-то исчез.
После мероприятия состоялось всеобщее братание с едой и вином. Каждому участнику процедуры на память раздали какие-то бляшки и конверты.
– Что там? – полюбопытствовала я у Милки.
– Талисман от рава на удачу и диск с записью ритуала.
– Что? – Я чуть в осадок не выпала. – Так это же конкретное разводилово, причем на коммерческой основе! Сколько ты заплатила за это счастье?
– Тссс! – испугалась Милка. – Не надо тут такого говорить! Это один из самых уважаемых равов. К нему со всего Израиля и мира ездят. Он много не берет…
– В Москве тоже есть разные госпожи, к которым со всего мира ездят, – процедила сквозь зубы я. – Это еще не гарантия. С одного немного, с другого, так и набирается.
– Просто ты стала слишком светская и циничная. Эта Москва тебя испортила! Я сразу заметила, – безапелляционно заявила мне Милка. – Как хочешь, а я еще к Амуке поеду.
– Какой такой Амуке? – испугалась я. – Тебе что, очищения огнем не хватило? Хочется полного катарсиса? Смотри, стемнело уже. Я вашими бедуинами сильно напуганная!
– А к Амуке и надо только ночью ехать, – обиженно поджала губки Мила. – Не хочешь – высажу тебя на заправке, посидишь в кафе, меня подождешь часок-другой.
– Нет уж! – решительно сказала я. – К Амуке – так к Амуке! Одна я в вашей веселой стране ночью больше не останусь.
Мы погрузились в машину и поехали по горной дорожке куда-то в сторону. Темно было – хоть глаз выколи.
– Ты туда уже не в первый раз едешь? – осторожно спросила я.
– Нет, конечно! Место святое, сильное… А после рава Йегуды может особенно подействовать!
– Да что за место-то? – взвыла я. – Расскажи хоть.
– Там похоронен один известный раввин древности…
– Так, опять раввин! – нахмурилась я. – На сей раз – усопший! Он-то чем тебе поможет?
– Не перебивай! – огрызнулась Милка. – Его звали Бен Узиель. Он женат не был, но при жизни обмолвился, что кто придет к нему на могилу и помолится как следует, создаст семью в скором времени. Вот я и хочу помолиться… У него такая сила была, что когда мимо пролетали птицы, они сгорали!
– Надеюсь, он не бросал их в огонь вязанками? – съязвила я.
– Это от силы молитвы! – благоговейно сказала Милка, будто и не услышав меня. – Ну, мы приехали.
Я обреченно вылезла из машины. Вот еще только по могилам праведников в горах я ночами не шаталась! Глаза с трудом привыкли к полной темноте. К моему удивлению, мы были не одиноки. Около могилы толпилось как минимум пятнадцать женщин. Все они сосредоточенно что-то шептали. Потом стали происходить и вовсе странные вещи. Одна женщина, не переставая молиться, стянула с себя колготки. Другая – кофточку. Я на всякий случай отошла подальше, к дереву: мало ли тут могильная оргия какая намечается. С Милки станется!
На дереве болтались какие-то тряпки.
«Наверное, как у нас на Алтае к веткам привязывают платочки на счастье, пережиток язычества» – подумала я.
И тут действительно одна из женщин устремилась к дереву и что-то на него привязала. Следом – другая.
– Эй, Каринка, помоги! – раздался рядом громкий горячий шепот. Это Милка ко мне пришла.
– Чем? – озадаченно спросила я.
– Трусы хочу снять, – объяснила она незатейливо.
– Трусы? – Я уже окончательно перестала понимать, что тут происходит. – Ты в своем уме? Зачем?
– Ну, можно и колготки, конечно. Или лифчик. Но я думаю, трусы надежней! С самого, так сказать, главного места. Хочу привязать к дереву, чтобы замуж поскорей выйти!
Я даже не нашлась что ответить. Поняла только, что возражать бесполезно.
– Да ты хоть все с себя сними и привязывай, только скорее! Мне тут не нравится. Мутное место!
– Дура ты! Молись уже, может, хоть замуж наконец возьмут.
Я, конечно, хмыкнула. Но чем черт не шутит! Может, не зря сюда ночами еврейские бабы несколько столетий подряд приезжают? Пока Милка, пыхтя, с титаническими усилиями стягивала с себя нижнее белье, я поддерживала ее за руку и заодно, извиняясь за участие в этом мероприятии, просила того самого покойного рава, около могилы которого творилось такое безобразие, посодействовать моему скорейшему бракосочетанию. Вдруг, правда, услышит?
Полный бред. Похоже, это заразное.
Еще минут десять я наблюдала, как Милка суетливо пыталась найти на ветках местечко получше, чтобы привязать трусы. Дамы толкались и шипели друг на друга. К моему изумлению, их все прибывало. И каждая вновь подъехавшая так и норовила подпрыгнуть и повыше привязать к веткам какой-нибудь очень интимный предмет. Массовое помешательство.
Когда мы отъехали от этого местечка, я вздохнула с облегчением. А Милка была просто счастлива и улыбалась блаженно.
– Какой прекрасный день! – философствовала она. – Ну, теперь женихов ждать будем! У нас же скоро светский выход – свадьба Юдифи. Это должно быть нечто! Мне уже тут подружки рассказали. Какая подготовка идет! Может, Шломо наконец обратит на меня внимание как мужчина и у нас все сложится?
– Да на тебя невозможно не обратить внимания! – совершенно искренне сказала я. – Ты всегда накрашена ярче всех. И разрезы на юбках у тебя самые глубокие. Да твой Шломо просто упадет, когда тебя увидит!
– Скорей бы! – томно вздохнула Милка.
В воскресенье, день свадьбы, моя подруга вырядилась в лучших праздничных традициях: длинное платье с широкой юбкой, накрученные рыжие букли, яркий макияж. Вдобавок – не меньше килограмма украшений из массивного желтого золота на разных местах.
– Ну как? – спросила она кокетливо, когда я садилась в машину.
– Умереть и не встать! – сказала я, подумав, что, если бы она вышла куда-то в таком виде в Москве, больше ей можно было бы уже нигде не появляться. – А что, так много золота везде – это нормально?
– Хороший тон! – благостно отозвалась Милка. – Куда же бабе без золота? Достаток демонстрирую. На самом деле это у нас в крови. Когда-то еврейский муж мог выйти на улицу и трижды прилюдно сказать, что он хочет развестись. После этого его жена должна была сразу уйти из дома в том, что на ней было. Поэтому еврейские женщины и навешивали на себя максимум украшений, чтобы быть готовыми к такому повороту
