которая проехала всю Европу на попутных машинах, испугается, если останется в доме одна. К тому же я уверен, что, если бы мы расстались сегодня по-хорошему, то у тебя не было бы этого кошмара, — тихо закончил он.
Нина со смехом запротестовала:
— До чего же ты самоуверенный. Сегодня вечером я даже ни разу о тебе не вспомнила.
— Ты не умеешь врать, — насмешливо проговорил Фредерико.
Нина сделала большой глоток бренди, и оно обожгло ей горло. Она лихорадочно набрала воздух в грудь и хрипло сказала:
— Фредерико, если тебя мучает совесть из-за того, что ты оставил меня одну, то не стоит переживать.
— Меня мучает совесть вовсе не из-за того, что я оставил тебя одну, хотя я не должен был делать этого. Скорее из-за того, как я обошелся с тобой перед отъездом. Ты была права. Во мне говорит одно самолюбие, хотя… — Фредерико беспомощно пожал плечами. — Я и сам теперь до конца не понимаю причины своих поступков.
Нина подняла бровь.
— Наверное, ты просто уже давно не выступал в зале суда. — Она села, согнув ноги в коленях. В одной руке она небрежно держала почти пустой бокал. — Когда ты вернешься в Нью-Йорк, все пойдет по- прежнему, — чуть улыбаясь, сказала она. — Здесь у тебя просто мозги заскучали без работы.
Фредерико кивнул и улыбнулся.
— Знаешь, вот сейчас мне кажется, что я никогда не захочу вернуться туда, — мягко сказал он, глядя ей в глаза глубоким и многозначительным взглядом.
У Нины опять заколотилось сердце. Он что, хочет сказать, что это из-за нее? Это было бы чудесно, но, наверное, по здравом размышлении невозможно. В Нью-Йорке вся его жизнь, а она уедет к себе в Англию, где ей и место. Правда, теперь Нине казалось, что она принадлежит Сицилии. Сицилия проникла в ее кровь, завладела ее сердцем и душой. Так же, как и Фредерико.
Нина допила свое бренди и поставила бокал на прикроватный столик. Теперь ей захотелось спать, свернуться калачиком и видеть прекрасные сны, которые никогда не сбудутся.
— Что ты имела в виду, когда говорила о своем детстве? О том, что ты была одинока?
Нина широко раскрыла глаза. Ее бессвязное бормотание в полусне теперь приводило ее в смятение.
— Да так, ничего. Это не имеет значения.
— Но я хочу знать, — настаивал Фредерико. Он снова налил бокалы, и Нине пришлось принять у него свой. — Ты еще не рассказывала о своей семье.
— Ты тоже, — возразила Нина.
— Ты уже знаешь, что Лучано был мне вместо отца. Мой настоящий отец умер, когда я был еще ребенком. — Фредерико чуть улыбнулся. — И ты знаешь, что моя мать коллекционирует скульптуры, которые сегодня ночью перепугали тебя до смерти.
Нина засмеялась.
— Теперь, наверное, мне уже не хочется с ней знакомиться.
— А кто твои родители? У тебя есть братья или сестры?
Нина сжала под простыней ноги вместе. Она вовсе не хотела рассказывать ему о своем прошлом, но бренди ослабило ее самоконтроль. К тому же, что бы она ни сказала Фредерико, ему понадобится тысяча лет, чтобы догадаться, зачем же она все-таки приезжала на Сицилию.
— У меня нет ни братьев, ни сестер, — сказала Нина. — Хотя я очень хотела бы… — Она нервно улыбнулась и стала смотреть на сатиновую простыню на своих коленях. — Понимаешь, мои родители не могли иметь детей. Моя мать учительница, отец преподает в колледже. Они… они оба хорошо знают свое дело, люди практичные. Поэтому я всегда была для них чужой. Мне теперь кажется, — Нина пожала плечами, — что в какой-то момент своей жизни они поняли, что у них есть уже все, кроме ребенка, и тогда у них появилась я, наряду с другими жизненными благами. Когда я подросла, я начала это понимать. Их не назовешь очень душевными людьми, но, наверное, все было бы по-другому, если бы я была их дочерью…
— Нина, — прервал ее Фредерико.
Она рывком подняла голову и посмотрела на него, не понимая, почему ее так резко перебили.
— Ты… ты приемная дочь, да?
Его хрипловатый голос звучал низко. Господи, она сказала слишком много. Теперь Фредерико будет жалеть ее, а сегодня ночью она и так выставила себя жалкой дурочкой. Нина вздернула подбородок.
— Да, — искренне призналась она и улыбнулась, правда уже не очень искренне. — Знаешь, моим приемным родителям все удавалось. Сейчас они в Австралии, по международному обмену. Наверное, когда я уеду… уеду с Сицилии, то поеду к ним. — Тут Нина вдруг зевнула. — Они писали, звали меня к себе. Говорят, что скучают…
Господи, теперь из-за этого бренди она расплачется. Из последних сил она выдавила слабую улыбку и робко взглянула на Фредерико, который внимательно смотрел на нее.
— Мне… мне нужно поспать, — сонно пробормотала Нина и откинулась на подушки. — Посмотри, как там Карло, ладно? Кажется, теперь с ним все хорошо, но…
Перед глазами у нее все поплыло, она почувствовала, что Фредерико укрыл ее прохладной простыней… и провалилась в сон.
Когда Нина проснулась, яркие солнечные лучи пробивались через занавески. Она вдруг все вспомнила. От смущения она застонала и покачала головой из стороны в сторону. И тут ее ноздри наполнились легким запахом лимона, и кровь бросилась ей в голову.
Рядом с ней на постели спал Фредерико.
7
Нина несколько минут лежала не шевелясь. Значит, Фредерико был рядом с ней всю ночь. Она вспомнила свой ночной кошмар и то, как она проснулась, обнаружив сидящего рядом Фредерико. А также и то, как они пили бренди и она рассказывала ему о своих родителях.
Теперь ему известно, что она приемный ребенок, но и только. Разве что чудом он мог бы сделать какие-либо выводы из ее вчерашних бессвязных откровений. Это бренди виновато в том, что у нее развязался язык.
Наверное, поэтому Фредерико и остался в ее комнате на всю ночь. Решил пожалеть бедную подвыпившую Нину Паркер. А то как бы она не проснулась среди ночи и не решила броситься с крыши!
Нина мягко улыбнулась. Или, возможно, Фредерико остался здесь потому, что не хотел уходить от нее. Она горько вздохнула. Каковы бы ни были его побуждения, все же ей это очень приятно. Приятно то, что он лежит рядом и спит, что остался здесь, чтобы оберегать ее.
Нина чуть подвинулась. Их разгоряченные тела отделяла лишь простыня. Простыня, ее ночная рубашки и… Она отважилась повнимательнее рассмотреть своего соседа. Фредерико лежал на спине, на нем были лишь пижамные брюки из синего шелка. Его бронзовая грудь с темными завитками волос была обнажена. Он показался Нине просто удивительно красивым.
Она снова пошевелилась, на этот раз очень осторожно, и легла на бок, подперев голову согнутой в локте рукой. Ее светлые волосы заструились вниз по плечу.
В этот момент Нина окончательно и бесповоротно поняла, что любит Фредерико Бьяччи и это удивительное чувство. Сейчас она может позволить себе любить его всей душой. Ведь теперь он спокойно спит, а не смотрит на нее своим изучающим, пристальным взглядом, от которого ей становится не по себе.
Его волосы уже совсем высохли, тугие кудри стали мягче, они красиво обрамляли лицо. Фредерико выглядел теперь красивее, чем любая статуя из коллекции его матери. Древние боги были бы горды принять такого, как он, в свои ряды.
