своим разбитым сердцем? Чушь! Люди вроде Лоусона вступают в брак совсем по другим резонам, нежели мы, простые смертные. Любовь и прочая дребедень на их бирже не котируется. Они женятся из династических соображений, и решающую роль здесь играет голубая кровь, текущая в жилах, и богатство – богатство даже в первую очередь.
– Все так, но Адам – несколько иное дело…
Когда Адам пришел к ней той темной ночью, он выглядел совершенно раздавленным, и не было в нем ни капли от того самодовольного и несокрушимого Адама Лоусона, которым он казался ей последние годы.
– Думаешь, он действительно любит ее? – негромко поинтересовалась Лиз и задумчиво добавила: – Что ж, ты знаешь его лучше любого из нас. Остается подождать, что будет дальше.
Дженис пробормотала невнятную фразу, означавшую что-то вроде «поживем – увидим».
Правда состояла в том, что, по сути дела, она не знала Адама вообще. Точнее, она знала его на протяжении более чем двенадцати лет, но преимущественно со стороны, а каков он на самом деле, не имела ни малейшего представления. Спроси ее сейчас кто-нибудь, что представляет из себя Адам Лоусон, она не смогла бы ответить, хотя провела с ним ночь, занималась с ним любовью и, судя по всему, забеременела от него.
Скорее всего, она была круглой дурочкой, уверовав, что Адам способен ощутить хотя бы часть тех эмоций, которые рвали на части ее собственное сердце. Между тем все выглядело гораздо проще: уязвленный, что его бросили, он попытался немедленно взять реванш в другом месте. Просто в тот роковой вечер ему под руку подвернулась она, Дженис.
– Вот что я тебе скажу, иди-ка ты лучше домой, – озабоченно сказала ей Лиз. – У тебя действительно неважный вид. Замену тебе я найду, а ты немедленно отправляйся в постель и не возвращайся, пока тебе не станет лучше. Не хватало еще, чтобы ты перезаразила гриппом всю школу – по крайней мере тех, кто еще стоит на ногах.
«Немедленно отправляйся в постель и не возвращайся, пока тебе не станет лучше!»
Дженис торопливо соскочила с кровати и, хватаясь за стенки, стала пробираться в направлении ванной комнаты. Если пунктуально следовать инструкциям Лиз, то ей, Дженис, надлежит воздержаться от работы в течение ближайших восьми месяцев – до середины июля, если верны лихорадочные расчеты, мешавшие ей спать по ночам.
В том, что именно у нее «не так», сомнения не оставалось. У Дженис даже вырвался смешок при мысли, что ее подруга могла совершенно не беспокоиться по поводу ее несерьезного отношения к собственному здоровью – в чем, в чем, а в этом вопросе Дженис никогда не позволила бы себе легкомыслия.
– Так вот почему ты все это время избегала меня?!
Низкий, чуть хрипловатый голос нарушил тишину пустого дома, ввергая Дженис в шок. Она ухватилась за край раковины, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги.
– Тебе не кажется, что я имел право знать о твоем состоянии.
Дженис вздрогнула и с усилием повернула голову: темный силуэт в дверном проеме показался ей зловещим гостем из преисподней.
Нет, это действительно был Адам. Неужели она забыла закрыть входную дверь?
– Ну так как? – вызывающе переспросил он. – У тебя найдется, что сказать, или ты и дальше собираешься делать вид, будто ничего не происходит?
Он вышел на свет и, испугавшись, что он приблизится, Дженис наконец разразилась речью:
– А с чего ты взял, что я тебя избегала? – пытаясь перебороть спазмы в желудке, прошипела она. – И можно ли вообще избегать того, кто уже больше месяца не показывался в Гринфилде?
– Есть еще такая вещь, как телефон, – неумолимо стоял на своем Адам.
– Вот именно! – с горечью воскликнула она. – И уж кому другому, а тебе об этом следовало бы помалкивать!
– Не понял?
– Человеку, который живет в стеклянном доме, не стоит…
– Прекрати, Дженис! – недобро прищурившись, оборвал он ее. – Хватит, как попугай, кормить меня пословицами и афоризмами. Объясни по-человечески, что ты имеешь в виду!
– По-человечески, это как? По слогам, что ли? – презрительно фыркнула Дженис, но в следующую секунду, позабыв о всех своих доводах и аргументах, в новом приступе тошноты скорчилась над раковиной.
– А, черт! – услышала она и краем глаза увидела, как Адам подбегает к ней и поворачивает кран. Мгновением позже он намочил свернутое фланелевое полотенце в горячей воде и мягко, если не сказать нежно, вытер ей лицо, не забыв убрать со лба намокшие пряди волос.
На мгновение забывшись, Дженис закрыла глаза и, откинувшись к кафельной стене, позволила ему делать все, что он посчитает нужным. Но буквально через минуту сознание нанесенной обиды вернулось к ней, она распахнула глаза и, выпрямившись, взглянула обидчику в лицо. Взгляды их скрестились.
– Уходи отсюда. Я не желаю тебя видеть! – крикнула она, показывая пальцем на дверь.
– И не подумаю, – хладнокровно отозвался Адам, закрывая кран с горячей водой. – Ты во мне нуждаешься… Тебе нужна хотя бы чья-то помощь, – примиряюще поправился он, предупреждая очередную ее филиппику. – И потом, я, если на то пошло, имею некоторое отношение к тому, что с тобой творится… Ну, как сейчас себя чувствуешь? Получше?
– Если речь идет о том, тошнит меня или нет, то скорее всего, нормально, – слабым голосом ответила Дженис, чувствуя, как отступают позывы к тошноте.
Во всем остальном, однако, она меньше всего на свете могла бы сказать, что чувствует себя нормально. По сути дела, она сомневалась, сможет ли вообще когда-либо впредь сказать так о себе.
– Тогда возвращайся в постель! – приказал Адам.
– Нет! – закричала она, забиваясь в угол. Адам рассвирепел.
– За кого ты меня держишь, черт побери! – заорал он. – Я что, чудище какое, зверь или каннибал, который сожрет тебя вместе с еще не родившимся ребенком?
– Ты?.. Нет… – пробормотала Дженис. Адам, пожалуй, и в самом деле меньше всего походил на каннибала.
– А раз так, то нечего торчать здесь, – тут же воспользовался он ее секундной слабостью. – Ты и глазом не моргнешь, как простынешь. А тебе надо беречь себя… Тем более что одетой тебя можно назвать чисто условно, – понизив голос, добавил он.
Только сейчас Дженис сообразила, что на ней надета лишь коротенькая, до середины бедер, и вообще более похожая на футболку сиреневая ночная рубашка. А это значит, что когда он вошел в ванную, а она стояла, склонившись над раковиной…
Дженис никогда не подозревала, что способна краснеть всем телом, но именно так сейчас и произошло. В одно мгновение кровать показалась ей вдруг надежным и желанным укрытием, где можно, по крайней мере, натянуть по самый подбородок одеяло и спрятаться от беззастенчивых взглядов Адама.
– Осторожно, ради бога, не упади! – закричал он вслед, когда она опрометью кинулась из ванной, обо что-то споткнувшись на бегу. – Ну, – продолжил он, когда Дженис уже лежала под теплым одеялом, высунув наружу один лишь нос, и чувствовала себя хоть в относительной, но безопасности, – не желает леди выпить что-нибудь, кофе, например?
– Ты хочешь, чтобы меня стошнило прямо на одеяло? – с содроганием откликнулась Дженис. – А именно это и произойдет, если я почувствую в этой комнате хотя бы запах… не хочу вслух произносить этого слова! Впрочем, могу согласиться на слабозаваренный чай, ну, и на пару тостов в придачу.
– Хорошо, пять – десять минут – и я вернусь… Нам надо о многом поговорить.
«О многом поговорить!» – эхом отзывались в голове Дженис слова Адама, пока она, свернувшись клубочком, вслушивалась в удаляющиеся шаги на лестнице. Она представления не имела, о чем именно хотел с ней поговорить Адам, и, кажется, совершенно не желала этого знать.
– Между прочим, как ты попал в дом? – спросила она, едва он снова возник на пороге.
Она понимала, что всего лишь оттягивает неизбежное, но надеялась выиграть несколько минут, а там, подкрепив силы чаем и тостами, можно было что-нибудь и придумать.
– Открыл дверь и вошел, – просто ответил Адам и водрузил поднос на столик возле кровати. – Ты
