Дар небес

по этому вопросу, и не только иметь, но и высказывать его? Как-никак, ты приведешь в ее родовое гнездо дочь вашей поварихи, к тому же неизвестно от кого рожденную!

– Я приведу мать моего ребенка – мать ее внука!

– То есть женщину, которую ты осчастливил тем, что женился на ней. Извините, господа, но ваша милость мне ни к чему. Я – не первая и не последняя мать-одиночка, которая родит и воспитает ребенка своими собственными силами. Ты мне не нужен, Адам, у меня есть все необходимое.

– И все же у меня есть кое-что, чего ты не имеешь, – заметил Адам с угрюмой усмешкой. – У меня есть деньги – больше, чем необходимо лично для меня. А тебе они очень скоро понадобятся.

– Мне не нужны твои деньги, Адам. Я получаю хорошее жалованье, – пробормотала Дженис, сжавшись в ожидании того, что произойдет дальше.

Что-то враждебное мелькнуло в синих глазах Адама, и, наклонившись к ней, он негромко поинтересовался:

– Достаточно большое, чтобы выдержать затяжную и крайне дорогостоящую тяжбу по вопросу о родительских правах?

Дженис почувствовала себя так, будто ее окатили ледяной водой. Ей вдруг стало страшно.

– Ты не посмеешь! – вырвалось у нее.

– Не гневи меня, Джен. – Это было указано легко, почти небрежно, но с недобрым намеком, не требующим дальнейших разъяснений.

– Ты станешь воевать со мной из-за моего ребенка?

Дженис инстинктивно, как от удара, закрыла тело руками под одеялом.

– Нашего ребенка, Джен! – прищурившись, уточнил Адам. – Я – отец этого ребенка!

– Знаю, что ты!

Если бы он только знал, что по этой самой причине она уже души не чаяла в будущем младенце, – потому что он – от Адама, а значит, является частицей мужчины, которому она давным-давно и навсегда отдала свое сердце.

– Я дам тебе кучу…

– О да! – грубо оборвала его Дженис. – Ты считаешь, что деньги в этом мире – самое главное.

– Отнюдь!

В голосе Адама появилась странная, вкрадчивая мягкость, а в глазах – блеск, и Дженис беспокойно заерзала в постели.

– Между мужчиной и женщиной возможны и другие отношения, – сказал он вполголоса. – Отношения, которые порой дороже денег…

– Боже, до чего же мужчины любят сводить все жизненные проблемы к физиологии, к убогому и тривиальному сексу! – поспешила она оборвать его, но Адама не так легко было сбить с мысли.

– Нет, Джен, не убогому и не тривиальному. И не о примитивном сексе речь – о страсти, возгорающейся при одной только мысли о близости с другим человеком. Как это было у нас с тобой, когда тела притягиваются друг к другу, как провода под током, и темнота ночи озаряется вспышками чувственных молний.

– Да ты поэт! – иронически заметила Дженис, старательно пряча глаза, чтобы он не заметил в них затаенной боли. – Не припомню я ничего подобного.

– Значит, не хочешь припомнить, – хрипло сказал он, поднявшись из кресла и подсев к ней, – потому что в любом случае на тебе лежит немалая часть вины за нашу общую неосторожность. – Он поймал ее руку, и Дженис почувствовала, как ее бросило в жар и холод одновременно. – А если ты и в самом деле восприняла нашу близость не так остро, как я, то обещаю тебе, что в будущем все будет совершенно иначе.

6

– В будущем? – Дженис чуть не уронила чашку, которую собиралась поставить на поднос. – В каком будущем? Нет у нас никакого будущего! Ну поддались минутному безрассудству… С кем не бывает?

– Ну знаешь! – сказал он с чувством. – С такой же категоричностью ты могла бы запретить солнцу вставать по утрам. Природе нельзя приказывать.

– Я не природа, – вспыхнула она. – Я Дженис Моррисон и сама вольна определять, что мне делать, а что нет!

– Погоди, Джен, выслушай меня! Ты так долго присутствовала где-то рядом в моей жизни, что я воспринимал твое существование как нечто само собой разумеющееся. Вплоть до той самой ночи я и подумать не мог… – он смущенно мотнул головой, – что ты можешь так много для меня значить.

– Так много, что ты за целый месяц не удосужился хоть как-то связаться со мной!

– Черт возьми, я же все объяснил тебе! Я каждый день утром и вечером пытался связаться с тобой, хотя после того, как ты на глазах у подруги втоптала меня в грязь, не всякий сделал бы это…

– Ах, какой ты великодушный!..

– А потом еще твоя идиотская записка! «Забудь об этой ночи, считай, что ее и не было. И ты, и я знаем: вышла ошибка – усталость, напряжение, перехлест эмоций. Давай не будем делать из этого трагедию!..»

Дженис не сразу сообразила, что он цитирует послание, которое она оставила ему тогда.

Так, значит, он все-таки прочитал ее записку?..

– Погоди, я вовсе не имела в виду… – начала она, ошеломленная тем, какой смысл обрели ее же собственные слова в устах Адама. Она тогда пыталась предстать перед ним искушенной и умудренной жизненным опытом женщиной, спокойно выходящей из самых щекотливых ситуаций и стремящейся избавить его от ненужных угрызений совести. А вышло? Боже, какую идиотскую высокопарную чушь она написала!..

– Не знаю, что ты там имела в виду, но я цитирую тебя дословно. Собственно, можешь взглянуть сама – все это написано черным по белому.

Адам вынул из кармана сложенный вчетверо листок и бросил его ей.

– Прочти вслух! – почти грубо приказал он, не обращая внимания на растерянность Дженис.

Если до этого она чувствовала себя просто неловко, то сейчас ей захотелось провалиться сквозь землю. Беглого взгляда на записку было достаточно, чтобы она залилась краской.

– Читай! – повысил голос Адам, и Дженис, запинаясь, продолжила цитату:

– «…Важно понять, что эта встреча ничего не значит и ничего не меняет. Разойдемся как друзья и забудем обо всем, что случилось. Я со своей стороны обещаю это. Дженис».

А далее – как будто уже написанного мало – заключительная, и вовсе идиотская строчка:

«P.S. Позаботься о завтраке сам. Кофе на плите. И будь спокоен: все в порядке».

Впрочем, внимание Адама привлекла все же первая часть письма.

– «Усталость, напряжение, перехлест эмоций», – раздраженно повторил он. – Уж так и написала бы: согрешил с перепою!

Слова эти болезненно ударили Дженис по самолюбию.

– Не хочешь ли ты сказать, – в негодовании воскликнула она, – будто я тебя сознательно подпоила или что ты в ту ночь совершенно ничего не соображал?!

– Нет, нет и нет! – крикнул Адам, ловя ее руки, которыми она тут же замолотила по его груди. – Нет, черт меня подери! Я действовал в здравом уме и твердой памяти… А впрочем, что я говорю: ты и сама все прекрасно чувствовала.

– Чувствовала? – все тем же вызывающим тоном, но уже менее уверенно переспросила Дженис. – О чем ты?

– О страсти, которая воспламенила в ту ночь нас обоих…

– Меня – нет!

Адам лишь рассмеялся, настолько неубедительной была ее ложь.

– Поверь, Джен, уж в чем, в чем, а в этом я разбираюсь. Я знаю, когда женщина возбуждена и желает меня, а когда нет. Едва наши тела соприкоснулись, мне все стало понятно. Это было как извержение вулкана, ничего подобного я в жизни не ощущал, но нам предстоит открывать это вновь и вновь – только так и не иначе! – Он отпустил ее руки, лицо его осветилось нежной улыбкой. – С одной разницей – впредь