это будет еще восхитительнее, и силу моей страсти ты прочувствуешь в полной мере. Потому что я ни на секунду не забуду о тебе, а чтобы у тебя не оставалось сомнений, сразу предупреждаю: сегодня я чист, как стеклышко, я не выпил ни грамма…
– Адам! – предостерегла его Дженис, прижимаясь к спинке кровати, но он никак не отреагировал – слишком мало убедительности было в ее голосе.
– В конце концов, если я – источник твоих страданий, то я просто обязан возместить их наслаждением. Ну что, Джен? – рассмеялся он. – Неужели ты боишься?
– Не в этом дело! – с отчаянием начала она и сразу же запнулась.
Ну как она могла признаться, что после того, первого и единственного соития с ним, ей стало понятно: если еще хоть раз между ними произойдет нечто подобное (ах, какое наслаждение она получила тогда в его объятиях), она уже никогда не сможет обходиться без близости с ним и, стало быть, уже никогда не сможет противостоять ему. Ведь он же веревки из нее будет вить!
– В чем бы ни было дело, оставим сейчас все, как есть, милая, – прошелестел над самым ее ухом голос Адама. Он прижался губами к ее виску. – Только не надо возражать, дай мне шанс показать тебе всю силу моего желания…
Она не сможет противостоять ему… Но почему в будущем времени? – подумала Дженис. Она уже перестала противиться его жарким, страстным поцелуям, пробуждающим самый древний и самый сильный из всех инстинктов, живущих в человеческом теле.
Тяжесть одеяла стала вдруг непереносимой, жар, распаливший Дженис изнутри, заставил ее беспокойно заерзать на постели, а вздох, сорвавшийся с ее губ, был тут же перехвачен губами Адама.
– Будь со мной, Джен… – шептал он в перерывах между поцелуями. – Я подарю тебе столько наслаждения!..
О каком сопротивлении могла идти речь, и для чего нужно было сопротивляться, если она сама нестерпимо жаждала близости с этим мужчиной, которая казалась ей такой же важной, естественной и необходимой, как потребность в дыхании?!
Тело Дженис стало мягким и податливым, как воск, губы раскрылись призывно и ободряюще, волна блаженства пробежала по ее телу, когда сильные крепкие руки Адама сомкнулись вокруг ее талии. Мягкая, вкрадчивая настойчивость Адама сменилась требовательной, неукротимой страстью, и сердце у нее яростно заколотилось, когда она услышала его приглушенный смех.
– Видишь?.. Теперь-то видишь, милая? Мы с тобой уже в огне, а ведь все еще только-только начинается!
Неуловимым движением, не оставив ей ни секунды на размышления, он сбросил с нее одеяло и тут же накрыл ее всей тяжестью своего горячего тела, словно испугавшись, что прохладный воздух комнаты остудит ее пылающую кровь.
Дженис хотелось сейчас лишь одного: касаться Адама, ощущать теплую шелковистость его кожи, налитую силу мышц, вдыхать запах его шелковистых темных волос, но когда она потянулась к нему, попытавшись расстегнуть пуговицы его рубашки, Адам издал хриплый возглас протеста.
– О нет, мой ангел! Не в этот раз!
Ее блуждающая рука попала в плен его пальцев, из которого, несмотря на их нежность, невозможно было вырваться.
– Сегодня моя очередь, – произнес Адам голосом, огрубевшим от страсти, одной рукой держа ее за запястья, а другой гладя ее волосы, плечи, груди с набухшими от желания сосками, и торжествующе засмеялся, когда Дженис всхлипнула:
– Ты сводишь меня с ума, Адам.
Его блуждающая рука двинулась ниже, скользнула под подол ночной рубашки, вычерчивая на атласной коже ее бедер невидимые узоры.
– Я подарю тебе столько наслаждения, сколько ты сможешь принять, Джен, и ты наконец поймешь, какое это счастье – обладание друг другом!
Ночная рубашка Дженис птицей пролетела в угол комнаты, голова Адама припала к ложбинке между грудей, а горячие губы его по сходящейся спирали начали восхождение к вершине одного из полукруглых холмов.
– Адам! – Тело Дженис судорожно выгнулось в стремлении к немедленной вожделенной развязке, но ответом был лишь щекочущий кожу груди смех Адама. – Адам!.. Пожалуйста!..
– Терпение, малышка, терпение! Мы еще даже не на середине пути!
Даже не на середине пути? Но она уже изнемогала от сладкой муки и не могла больше ее терпеть, не могла ждать…
Но в эту самую секунду влажные губы Адама взяли в плен ее упругий розовый сосок, и в голове Дженис не осталось ни одной мысли, глаза распахнулись, бессмысленно устремившись в белый потолок. Все ее существо было сконцентрировано в этой точке, от которой, как от камня, брошенного в гладь зеркального пруда, по всему телу расходились волны немыслимого наслаждения. Ей казалось, что она застыла, впитывая в себя сладость этой муки, а на самом деле она металась по постели, закидывая назад голову и, как молитву, повторяя имя Адама.
И когда он на секунду оставил ее, чтобы сбросить с себя свитер и рубашку, ее руки словно прикованные, остались неподвижными, несмотря на мучительное желание потянуться ими к нему и слиться в одной страстной судороге с его жаждущим наслаждения телом.
Она не видела ничего, кроме Адама, не слышала ничего, кроме его голоса, шепчущего ей что-то ласковое и ободряющее, не чувствовала ничего, кроме возбуждающего мускусного запаха мужского тела.
И если раньше она боялась, что не выдержит такого наслаждения и разлетится на миллион мельчайших осколков, то теперь ей хотелось одного – чтобы это продолжалось вечно, потому что и представить было невозможно, что она способна насытиться осязанием его тела. Уловив перемену в ее чувствах, Адам целовал и ласкал ее все медленнее и нежнее, пока она не почувствовала, что превратилась в пылающий факел.
Уже не в силах удерживать руки от действия, Дженис рискнула пробежаться пальцами по его мускулистой спине и, остановившись на ремне, отыскала пряжку и начала нетерпеливо расстегивать ее.
– Джен!.. – предостерег он ее.
– Я хочу касаться тебя! – пробормотала она недовольно. – Хочу чувствовать тебя всего.
– Скоро, – пообещал он хрипло. – Уже скоро!
Он резко повернулся на бок, а когда снова оказался сверху, то был таким же обнаженным, как и Дженис.
– Теперь ты чувствуешь меня, Джен, чувствуешь, как я тебя хочу?
Дженис хотела ответить, но пальцы Адама скользнули по животу к самому средоточию ее женственности, и тело ее изогнулось, а с губ сорвался восторженный вскрик. И уже в следующий миг такие нежные, такие ласковые руки Адама обвили ее за талию как два железных обруча и приподняли ее навстречу завершающему удару.
– Теперь ты действительно сможешь почувствовать меня! – хриплым от возбуждения голосом произнес он и осторожно вошел в ее горячее влажное лоно, не переставая при этом покрывать частыми поцелуями ее искаженное мукой сладострастия лицо. Через несколько секунд Дженис уже ничего не видела и не слышала. Всю ее заполнила страсть, разбуженная им, желание, охватывающее ее огнем, возносящее выше и выше, – дикий ритм, мощно переходящий в крещендо восторга, от которого она закричала в полный голос и прижалась к его крепкому мускулистому телу с такой силой, будто оно было единственным спасительным пристанищем ей во всей Вселенной…
Дыхание ее медленно успокаивалось, и Дженис постепенно возвращалась в действительность, все еще потрясенная глубиной открывшегося ей блаженства, рядом с которым все воображаемое, все ее мечты и грезы казались бледной тенью, отдаленной от реального переживания на сотни световых лет. Весь мир словно разбился на миллионы осколков, и теперь эти осколки мало-помалу собирались вместе в прежнюю – нет, совершенно иную! – Дженис Моррисон.
Рядом с ней шевельнулся Адам, глубоко вздохнул и прижался губами к ее уху.
