настоящими слезами.
— Семнадцатого мая? — непонимающе переспросил Джон Джозеф.
— Да. Эта дата ни о чем тебе не говорит?
— Нет… ни о чем.
Молодого человека охватил настоящий ужас. Ему очень хотелось отвернуться, но какая-то сила не позволяла ему сдвинуться с места. Спокойный, ровный голос продолжал говорить — не слишком тихо, не слишком громко, но все так же настойчиво.
— Семнадцатого мая тысяча пятьсот двадцать первого года сэр Ричард получил в дар саттонский особняк от Генриха VIII; семнадцатого мая тысяча пятьсот тридцать шестого года его сын Фрэнсис погиб под топором палача; семнадцатого мая тысяча семьсот пятьдесят четвертого года в Саттон приехал внук Якова II, разбивший сердце Мэлиор Мэри. В истории саттонского особняка это страшная дата.
— Это тот день, когда королева Эдит наложила на замок свое проклятие?
— Кто знает? Это было так давно, что затерялось во мгле веков. Но май всегда приносил скорбь и горе семье Уэстонов. Опасайся его, друг мой.
— Так кто же ты? Дай мне взглянуть тебе в лицо.
Таинственная фигура только плотнее завернулась в плащ.
— Не подходи ко мне.
— Почему? Ты что, боишься показаться мне?
— Я боюсь не за себя, а за тебя.
Джон Джозеф сделал шаг вперед.
— Чего ты хочешь от меня? — спросил он.
— Ты должен покинуть Саттон. Уезжай отсюда, — а когда ты унаследуешь замок, продай его!
Джон Джозеф протянул руку, собираясь схватить фигуру в плаще и сдернуть с нее капюшон.
— Нет, — произнес незнакомец.
Снаружи из коридора раздался мужской голос:
— Джон Джозеф! Где ты? Все уже расходятся по домам!
Джон Джозеф посмотрел на дверь, а затем — опять на странную фигуру. Но она исчезла; на ее месте остался только черный дрозд с тревожно блестящими глазами и ярко-желтым клювом. Стоило лишь Джону Джозефу склониться над птицей, как она немедленно вспорхнула, перелетела через комнату и стала биться в оконное стекло.
— О, Боже! — воскликнул Джон Джозеф.
Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять, что означает эта птица. Это был вестник смерти, скорби и несчастья.
— Джон Джозеф! — снова позвали его из коридора.
— Я здесь. Сейчас иду. Я заснул и увидел сон. О, Боже, помоги мне! — шепотом добавил он.
Этим вечером семейство Уордлоу собралось за обеденным столом с Уэбб Уэстонами в Доме Помоны. Большой круглый стол ломился от яств, — как в то давнее Рождество, когда Джон Джозеф впервые встретился с Джекдо. А теперь дети уже выросли: самым младшим, Виолетте и Кэролайн, было соответственно пятнадцать и шестнадцать. Беседа протекала гладко, все чувствовали себя раскованно, как и полагалось в таком милом обществе. Мистер и миссис Уэбб Уэстоны впервые за много лет почувствовали себя на высоте.
— Кафры, вне всякого сомнения, первоклассные бойцы, — рассудительно говорил генерал. — Они не испытывают страха смерти, а потому их ничто не сдерживает.
Он взглянул на Хелен, ища ее поддержки, и она улыбнулась мужу. Генерал немного состарился — прибавилось седины в усах и морщинок под глазами, — но обожал жену даже больше, чем прежде, словно она олицетворяла для него страсти юных лет и поэтому стала ему вдвойне дорога.
— Я тогда впервые понюхал пороху, — говорил Роб. — И мне это понравилось.
Он широко улыбнулся, показав крепкие белые зубы. Трудно себе представить братьев, настолько разных, и все же они любили друг друга. Джекдо потрепал брата по плечу.
— Смотри, чтобы эти слова тебя не подвели, — сказал он. — Роб у нас просто создан для любви.
— Я думаю, все это восхитительно, — сказала Кэролайн. — Вы должны гордиться вашими сыновьями, генерал Уордлоу. Представляю себе Джекдо, переодетого испанским священником!
И Кэролайн рассмеялась. Со своими пшеничными локонами, собранными в узел, она выглядела очень хорошенькой.
— Хорошо, черт возьми, — проворчал мистер Уэбб Уэстон. — Чудесные мальчишки. Можно позавидовать.
Джон Джозеф, единственный чувствовавший себя здесь несчастным, не поднимал глаз от своей тарелки и глотал еду огромными кусками, не разбирая вкуса.
— Но Джон Джозеф тоже добьется своего, папа, — участливо проговорила Мэри, чем еще больше осложнила ситуацию. — Я уверена, что он вступит в иностранную армию и станет прекрасным солдатом!
Повисла напряженная тишина.
— Да, — наконец сказал Джекдо. — Я полагаю, что так и будет.
— Надеюсь, это не относится к числу твоих дурацких предсказаний.
Это было сказано генералом, — и все же в его голосе чувствовалось скрытое восхищение сыном. Годы заставили его смириться с мыслью, что его младший сын наделен силой, природу которой отец понять не мог.
— Относится, — весело ответил Джекдо. — Это — одно из моих предсказаний.
Джон Джозеф взглянул на него с внезапным любопытством:
— Ну да? И что же со мной случится?
— Я скажу тебе позже, наедине.
Матильда, плотнее закутавшись в свою коричневую шаль, спросила:
— Ты сможешь предсказать будущее нам всем, Джекдо?
— Не сегодня. Но я могу приехать к вам завтра. Мы остановились неподалеку.
— О, пожалуйста, — Мэри ответила, пожалуй, чересчур поспешно. Ей было уже двадцать лет, и она ужасно хотела выйти замуж, а при встрече с Джекдо ее чувства к нему вспыхнули с новой силой.
— Так к тебе вернулся твой дар? — медленно и почти неохотно спросил Джон Джозеф.
— Я не знаю. Иногда мне кажется, что да, а иногда — нет. Во всяком случае, я больше не боюсь его так, как раньше.
— А что означает птица, влетевшая в комнату и оказавшаяся в ловушке?
— Птица — это смерть, — сказал Джекдо. — Так говорят все народные предания.
После обеда, когда дамы удалились, а генерал и мистер Уэбб Уэстон принялись заваливать Роба вопросами о войне с кафрами, Джон Джозеф и Джекдо выскользнули из дома в летнюю ночь, чтобы продолжить разговор.
Они вдыхали густые ароматы трав, а в ветвях груши у них над головой заливался трелями соловей.
— Я видел птицу в Саттоне, — сказал Джон Джозеф. — Я спал. Мне почудилась какая-то фигура в плаще, предостерегающая меня. Но когда я проснулся, то увидел черного дрозда. Как ты думаешь, что все это значит?
— Я думаю, что ты должен убираться отсюда, — Джекдо кивнул в сторону поместья. — Она опасна, Джон Джозеф. Она не та, за кого себя выдаст. Впрочем, ты это и сам знаешь.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Если ты спросишь меня, люблю ли я миссис Тревельян, то я отвечу — да. Если бы она согласилась, я бы женился на ней завтра же.
— Но она не соглашается, — сказал Джекдо.
— Нет, она говорит, что я для нее слишком молод.
— Слишком молод — или слишком беден, — шепотом ответил Джекдо.
— Что ты говоришь?
— Ничего особенного. Знаешь, Джон Джозеф, я хотел бы сейчас прогуляться по парку. Я приеду к вам завтра.
