— Нет. Что ж, поскольку Роберта перевели в бенгальскую кавалерию, то очень может быть, что в этом году мы их не увидим.
— Бедная мама. Ты скучаешь по своим мальчикам?
— Конечно, — Хелен крепко обняла свою темноволосую малышку. — Но ты для меня — самое лучшее утешение.
Виолетта поцеловала мать в щеку и сказала:
— Но ведь ты все равно волнуешься из-за Джекдо, правда?
— О Небо! — воскликнула Мэри. — Я за всю свою жизнь не видела такого великолепия! Джон Джозеф, ты такой красивый, что женщины при виде тебя должны падать в обморок.
Она принялась поворачивать брата в разные стороны, чтобы получше рассмотреть его. На нем был голубой мундир с золотым шитьем на груди и воротником, манжетами и каймой из черного меха. Как это принято у драгун и гусар, мундир был накинут на одно плечо, второй рукав был свободным, а рука Джона Джозефа покоилась на эфесе шпаги. В другой руке он держал кивер, — Мэри восхитилась этим прелестным головным убором, — пышно украшенный золотыми аксельбантами, цепочками и плюмажем из черных перьев.
— Что за чудо! — ахнула она.
Джон Джозеф щелкнул каблуками и поклонился по-военному четко. Он не видел сестру уже два года — с тех пор, как препроводил ее в дом Роберта Энтони. И теперь ему все казалось странным: и то, что она беременна, и то, что к ней вернулась ее прежняя привычка командовать, еще усилившаяся благодаря тому, что теперь она стала полноправной хозяйкой дома, своего мужа и двух падчериц, не говоря уже о многочисленной прислуге.
— Я рад, что тебе нравится.
— Ты стал выглядеть намного лучше.
Джон Джозеф избавился от затравленного выражения, не сходившего с его лица в период романа с Маргарет Тревельян. Теперь он держался прямо и смотрел на мир веселым взглядом голубых глаз, кожа го стала не такой бледной и слегка загрубела. Он продолжал носить усы, которые теперь очень шли ему, потому что он стал старше и научился с ними как следует обращаться.
— Вот погоди, доберешься до Англии, и мама при виде тебя упадет в обморок, а папа скажет: «Неплохо. Настоящий мужчина. Сердце разрывается. Сейчас заплачу».
Оба рассмеялись, и Джон Джозеф сказал:
— Как они там поживают? Они так редко писали, и я почти ничего не знаю. Что происходит в Саттоне?
— Насколько я знаю, там был всего один арендатор после миссис Тревельян, а она родила ребенка — в ее-то возрасте! — и все говорят, что этот ребенок не может быть от лорда Дэйви. — Джон Джозеф стиснул зубы и ничего не ответил, а Мэри продолжала: — Кэролайн пишет, что все думают, что этот ребенок — от ее кучера, такого здорового детины, который в состоянии обрюхатить целый гарем, но лорд Дэйви ходит довольный и гордый, как индюк, и зовет этого младенца «папино чудо».
Джон Джозеф почувствовал себя не в своей тарелке, и Мэри, сообразив, насколько бестактно повела себя, сменила тему:
— Но Саттон снова опустел и, судя по всему, находится в ужасном состоянии.
— А что слышно о Кловерелле?
— После того, как ты уехал, она тоже ушла из замка, ни с кем не попрощавшись. Просто собрата свои вещи и пустилась в странствия. Старик Блэнчард думает, что она могла отправиться обратно в Уилтшир к родственникам матери. Но наверняка ничего не известно.
— Как странно.
— Мама предположила, что она ждала ребенка. Джон Джозеф, ты можешь быть со мной откровенным? Скажи мне, это возможно?
— Ты хочешь спросить, могу ли я быть отцом?
— Прошу тебя, скажи правду.
— Тогда я отвечу тебе: да, Мэри. Все то время, что я оставался в замке, когда Маргарет отказывалась принять меня, я развлекался с Кловереллой…
— Джон Джозеф!
— Не надо так пугаться. Если тебя это действительно интересует, то я потерял девственность именно с ней, много лет назад.
— Ну, я не думаю, что это меня действительно интересует. Нужно ведь оставить пищу для воображения.
Внезапно ребенок заворочался у нее в животе, и она напряглась. Джон Джозеф погладил сестру по животу и спросил:
— А это, кажется, заразно?
Оба прыснули от смеха — точь-в-точь как когда-то в детской Замка, — и тут в комнату вошел Роберт Энтони, толком не понимающий, как себя держать с братом жены.
Это был крепкий, веселый молодой мужчина, чем-то похожий на белку, со сверкающими глазами и много жестикулирующий. Для Мэри это был идеальный муж: он сохранял спокойствие, когда ей хотелось командовать, и баловал ее подарками и сладостями, когда она была в добром расположении духа. Увидев, что с ней все в порядке, Роберт Энтони присоединился к смеющимся родственникам.
— Ох, как смешно! — произнесла Мэри, утирая слезы. — Но на самом деле смеяться нехорошо. Бедная Кловерелла. Надеюсь все же, что мама просто себе что-то нафантазировала.
— Я постараюсь все разузнать, когда приеду в Саттон, и если все окажется именно так, как мы с тобой предположили, то я мог бы…
Роберт Энтони выглядел совершенно озадаченным, но тем не менее одобрительно кивнул.
—…я должен буду как-то помочь ей, — закончил фразу Джон Джозеф.
Мэри снова засмеялась, похлопав себя по раздувшемуся животу:
— Вот слова настоящего офицера. Ох, Джон Джозеф, ты действительно стал совсем взрослым.
В ту же ночь Мэри родила, и потом она клялась, что именно Джон Джозеф помог ей разрешиться от
бремени. У нее родился маленький хорошенький мальчуган, первый сын Роберта Энтони, которого назвали Роберт Джон Джозеф, — отчасти в знак счастливого воссоединения брата и сестры.
Через несколько дней дядя новорожденного отправился в Кале почтовой каретой, а оттуда — пароходом в Англию, слегка озабоченный предстоящими ему на родине делами. Столько воспоминаний, — да еще и возможность того, что он стал отцом; но самое главное — таинственный, опустевший замок. И когда судно вошло в дуврскую гавань, Джон Джозеф понял, что впервые за два года испытывает настоящий страх.
В тот вечер, когда Джон Джозеф высадился на побережье Англии, в Квебек со стороны залива Хадсон явились трое охотников. Они были простыми вилланами, это сразу было заметно по внешности. С первого взгляда можно было сказать, что как минимум полгода они не видели воды, мыла и бритвы; а со второго — что этих людей не так-то просто взять за глотку: что-то особое чувствовалось в их походке, когда они направлялись в приглянувшийся им трактир.
Старший из них, самый крупный, был выше шести футов ростом, на плечи ему спадала спутанная грива седых волос. Второй был рыжий, с лисьим лицом и острыми зубами, а младший был пониже ростом, глаза его горели темным блеском, а за поясом торчал угрожающих размеров нож.
Они говорили по-французски, но промелькнувшие в их речи одно-два английских слова выдавали канадский акцент. Они беседовали только между собой, сидели спиной к стене и снисходительно поглядывали на других посетителей трактира.
Наконец несколько завсегдатаев выпили достаточно, чтобы расхрабриться, и подошли к новичкам. Наклонившись над младшим из охотников, главарь местных хулиганов прошипел ему в ухо:
— Почему бы тебе не убраться, пока ты еще жив?
В ответ на это охотник протянул руку, стальными пальцами стиснул плечо забияки и хрипло произнес:
— Я пришел встретиться с месье Папино. Мне сказали, что я смогу найти его здесь.