— Я? Нет. Я честный фраер, сам знаешь. Из тюремщиков — тоже никого. Тебе бы с Махмудом побакланить. Арабы, они завсегда по краю ходят. Наверняка половина его сородичей чалится. Он, кажись, в душевой, только-только с «утренней зарядки».
Мрадо спустился в раздевалку. Махмуда не нашел. Там одевалось несколько парней. Поздоровался. Вернулся в зал. Сходил в комнату справа. Там наяривало евротехно. Нету. Заглянул в комнату налево. Махмуд стоял на коленях на красном резиновом коврике. Делал растяжку на спину. Походил на балеруна в позиции.
Мрадо тоже опустился на колени рядом с ним:
— Здорово, заморыш! Как тренировка? Что качал?
Махмуд бровью не повел. Продолжил упражнение.
— От заморыша слышу. Тренировка нормал. Прокачал низ спины и дельту. Хорошо сочетать: далеко друг от друга. Как сам?
— Все пучком. Помощь твоя нужна. Не откажешь?
— Не вопрос. Махмуд не подведет, ты же знаешь.
— Само собой. Есть у тебя кто на Эстерокере?
— Как не быть. Там мой зять чалится. Сестра к нему часто ходит. Им там комнату дают для свиданий, ну воркуют голубки.
Махмуд сменил позицию. Встал, нагнулся, просунул руки между ног. Выгнул спину. Захрустели косточки.
— А когда пойдет в следующий раз?
— А кто ее… Поинтересоваться?
— Уважь. После растяжки звякни ей сразу, лады? Мне край надо.
Махмуд кивнул. На том договорились. Араб молча сделал еще пару упражнений. Мрадо коротал ожидание, беседуя с двумя другими качками, которые занимались там же. Закончив тренировку, Махмуд с Мрадо пошли в раздевалку. Там Махмуд набрал номер сестры. Говорили по-арабски. Сестра собиралась в четверг.
Пересеклись в тошниловке на Седере. Жирные копеечные кебабы и фалафель в пите по двадцать крон за порцию. Мрадо заказал три. Стал разглядывать помещение. На стенах изображения Куббат ас-Сахра в Иерусалиме, арабские письмена. Любопытно, родные или так, для завлечения посетителей? Да один хрен разница, главное — кебабы на славу, прямо тают во рту!
Сестра Махмуда показалась Мрадо безвкусной бабищей. Сверху-то телеса выпирают. Снизу-то юбчонка — одно название. Харю-то наштукатурила. Аксессуарчики-то все паленый «Луи Виттон». Рот-то откроет — двух слов грамотно не свяжет. Туши свет, подруга!
Зато оказалась покладистой. Немас проблемас. Мрадо научил, что надо спросить: с кем из сидельцев особенно корешился Хорхе в последние дни перед побегом? или из вертухаев? как перебрался через забор? числится ли в какой бригаде? кто помогал ему бежать с воли? остались ли у Хорхе кореша на зоне?
Мрадо записал вопросы на бумажку, просил арабку вызубрить их заранее. Она стребовала две косых кэшем за хлопоты.
Хорхе. Серб хорошо знал эту породу. Так и чешут языком. Вечно форсят, понтуются, наперед выкладывая всю подноготную.
Не сомневался: отыщется чилиец как миленький, надо только зацепку на его зоне отыскать.
На ловца и зверь бежит.
Сны на испанском. «Хорхелито, я посижу рядом, пока ты не уснешь. Милый Хорхелито, подожди, сейчас почитаю тебе сказочку. Хорхелито, я тебе уже говорила, что ты мой принц? Паола, ты моя принцесса! Вы — моя королевская семья».
Проснулся.
Утро. В комнате жарко. Красивый сон улетучился. Хорхе лежал на полу, стянув с кровати матрас. Так вернее остаться не замеченным снаружи. Двойные меры предосторожности — комната не просматривалась, окно было скрыто высокими зарослями.
Уже семь дней на этой хате. Тоска смертная. Скоро надо звонить сербу. И досвидос, амигос, только вы и видели дядю Хорхе в Швеции.
Повернулся на другой бок. Вставать лень. Разморило от скуки. Вспомнил Родригеса. Жди, вот вернется Хорхе. Отрихтует тебе хлебало. Будешь ползать. Ноги маме целовать. Рыдать. Стонать. Молить о пощаде.
А походу, ты лох, Хорхе. Страх потерял. Вот взять хотя бы вчерашний день, когда пошел за продуктами. Вышел на дорогу. Пошел по трассе. Потом дальше. До озера. Там еще народ лодки затаскивал. Чудный вид. Золотая осень. Шел часа полтора. Набрел на «ИКА Нюгренс». Вошел.
Никогда еще не чувствовал себя так паршиво: негром в арийском логове истинно шведского супермаркета. Чернее некуда при таком контрасте. Казалось, никто бровью не повел. Слова не проронил. А все равно в голове промелькнуло: готовься, Хорхе, эль негрито, сейчас тебя будут линчевать, макнут в ядовитую липкую краску, которой выводят ватерлинию, и вываляют в мюсли.
Купил спагетти, чипсы, хлеб, колбасу, яйца, масло и пиво. Порошок для ручной стирки и краску для волос. Заплатил наличными. Кассирше спасибо не сказал. Лишь кивнул. Хребтом чувствовал любопытные взгляды. Ненависть. Непреодолимое желание стукнуть в полицию.
Уже на обратном пути пожалел, что чуть не спалился сдуру. Возвращаться решил лесом. Куда там! Угодил прямо на частную территорию. Испугался, вдруг кто дома. Заподозрят. Донесут. Натравят на негра полицию. Быстрее обратно на трассу. Кажись, никто не заметил уголовника в розыске.
Пожарил яичницу из двух яиц. Намазал маслом пять кусков хлеба. Увенчал колбасой. Попил воды. Над мойкой покачивалась пирамида из немытых вилок и тарелок. Мыть за собой было в падлу. А то хозяевам совсем работы не останется.
Расположился у кухонного стола. Смолотил бутерброды. Постучал по столешнице. Старенькая. Интересно, хозяева нищие или просто любят всякую рухлядь?
И тут — шум за окном. Хорхе насторожился.
Голоса.
Пригнулся.
Сполз со стула на пол.
Лег на живот.
По-пластунски подполз к окну. Если кто идет по дорожке, ему хана. Если ищейки, хана без вариантов.
Вот раздолбай: так лохануться! Вещи не собраны. Шмотки, краска, хавчик, пасты-масты — все раскидано по той комнате, в которой он спит. Лошара! Если придется уходить сразу, останется в чем мать родила.
Украдкой выглянул в окошко. Вроде никого. Сад мирно дремал, окаймленный ухоженными сиренями и парочкой кленов. Снова голоса. Звуки доносились откуда-то с маленькой дорожки, ведущей к дому. Согнувшись пополам, Хорхе на цыпочках порхнул к другому окну, через прихожую. Под ногами заскрипели половицы. Блядь! Выглянуть не решился — могут засечь. Прислушался. Теперь голоса звучали ближе, правда не у самого дома. Говорили как минимум двое. Айна или кто другой?
Прислушался еще. Один говорил с чуть заметным акцентом.
Осторожно высунулся. Машин перед домом не было. Говорящих не было видно. И вдруг заметил. Вон там. На дорожке, идущей мимо дома к темно-красному сараю. Троих. Подходят к дому.
Мгновенно оценил положение. Выгоды и риски. С одного бока — хата понтовая. Теплая, достаточно неприметная, вдалеке от города и псов. Можно здесь окопаться, покуда при лаве. С другого — чужаки на дороге. Не пойми кто такие и откуда взялись.
Может, хозяева. Может, нет, но что-то вынюхивают. В окошко заглянут. Увидят гору посуды, матрас на полу, кавардак.
Походу, легавые и есть.
