пошатнулась, накренясь в сторону и теряя равновесие. Каким-то чудом все-таки выскользнув из толчеи, она свернула на Восьмую Авеню и припустилась изо всех сил, почувствовав боль в левой лодыжке.
Мгновенно она нырнула в узкий переулок и прижалась к стене. Она стояла совершенно неподвижно, если не считать тяжело вздымающейся и опускающейся груди, обливаясь потом и чувствуя жар во всем теле, как во время лихорадки.
Выждав пять минут. Дайна вышла из своего укрытия и спокойно, настолько, насколько вообще это было возможно в ее состоянии, зашла в «Бларни Стоун» – в кафе неподалеку от Сорок первой Авеню, полутемное, пропахшее насквозь запахом пива, заведение, где можно было купить сэндвич с ветчиной за девяносто пять центов. Усевшись за липкий столик возле бара. Дайна стала наблюдать за тем, как на экране телевизора «Нью-Йорк Нике» проигрывали кому-то встречу в равной борьбе.
Музыка внизу затихла, словно пойдя навстречу мысленному пожеланию Дайны. Мрачные мысли в душе Дайны лишь усиливали ее подсознательное настроение.
Она чувствовала себя какой-то беспомощной, как много лет назад в день убийства Бэба. И такой же напуганной, как в те мгновения, когда Мартинес дышал ей в спину. Впрочем, возможно, он продолжал преследовать ее, сказала она себе, заняв определенную нишу в ее памяти.
Она поднялась с места. Единственное, что может помочь ей избавиться от таких ощущений, – власть. Такая, какой обладает Рубенс и Мейер. Да, может быть им приходилось многое отдавать, но это возвращалось к ним сторицей! «Я, – размышляла Дайна, – знаю, в какую петлю сую голову. На моем пути могут встретиться ямы и даже ловушки, но если я постоянно буду настороже, чем они смогут навредить мне?»
Она знала, что Хэтер Дуэлл смогла бы проделать этот путь. Смогла бы, если бы все шло как надо.
В ванной она открыла кран и, высыпав под струю пригоршню ароматических шариков, дождалась, пока благоухание фиалок затопило маленькую комнату.
Раздевшись, она с блаженством погрузилась в горячую воду. Откинув голову на кафельные плитки, она взглянула на дверь и чуть не вскрикнула:
На пороге стоял Найл. Взгляд его сонных, полуприкрытых веками, глаз, устремленный на нее, был абсолютно спокоен и безмятежен, как у мирно пасущегося в поле вола.
– Какого черта ты здесь делаешь? – рявкнула Дайна.
– Все ушли, – ответил он грустно. – И музыка перестала играть у меня в голове.
– Ты хоть соображаешь, что я совсем голая? Он пожал плечами.
– Это не имеет значения.
– А как насчет меня? Я имею право голоса?
– Дверь была оставлена открытой. – Он подошел к унитазу и сел на него. – Крис познакомил нас?
– Да.
– Гм. Гм. Я знал, что твоя внешность мне знакома. – Он наклонил огромную голову. – Ты ведь – кинозвезда, кажется.
– Можно сказать и так. Найл вдруг принюхался.
– Ты клево пахнешь.
– Спасибо. – Дайна взглянула на него и, увидев, что он говорит совершенно серьезно, расхохоталась. Найл был слишком милым, чтобы прогонять его. В нем присутствовало что-то от заблудившегося мальчика, ищущего мать. Эдакого Питера Пэна, даже не понимающего смысл своих поисков или суть желаний.
– Ты придешь сегодня на концерт? – поинтересовалась она.
– Ага. И на вечеринку, которая состоится после него тоже. – Он потер щеку. – Ты умеешь хранить секреты?
– Конечно.
Он улыбнулся, и его белые зубы сверкнули как солнце на темной коже лица.
– Мы устроим «джем».[21] Мы вместе – я и Крис – задумали его. Врубим гитары, и барабанные перепонки полопаются. Ха-ха-ха! – Он поднес указательный палец к губам и, понизив голос до хриплого шепота, продолжал. – Это большой секрет. Никто не знает, кроме Криса и меня. Теперь – и тебя. Смотри! Не проболтайся никому о нем. Мы хотим сделать сюрприз для всех. Хм. Сюрпризы помогают не впадать в спячку. В противном случае жизнь становится слишком, слишком утомительной, и все время хочется спать.
– Судя по тому, как ты играешь, я ни за что бы не поверила, что тебе бывает скучно.
Найл улыбнулся ей так грустно, что она невольно вздрогнула.
– Нет, нет. На самом деле все наоборот. Все, кроме игры на гитаре, вызывает у меня скуку. – Его сильные пальцы забегали в воздухе по воображаемому грифу. Дайна увидела бледно-желтые бугорки мозолей на их кончиках, натертые за долгие годы шестью струнами.
– Ты играешь просто чудесно, Найл. И совершенно непохоже ни на кого из других музыкантов. Знаешь, ты – настоящий гений.
– Ага. Мои друзья говорили то же самое, когда я начинал. Да, друзья. – Он покачал головой. – Теперь я слышу от них: «Эй, Найл, зачем тебе все эти выверты и блеск на сцене? Психоделирий, световое шоу? Зачем ты рвешь зубами струны гитары? Все это – дерьмо. Ты – лучший среди лучших, и должен вести себя соответственно. Другими словами, тебе следует просто выходить на сцену и играть без всяких фокусов...»
Опустив голову на ладони, он погрузился в молчание.
Его красноречивая поза не ускользнула от внимания Дайны.
