– Значит, у этой истории счастливый конец? – спросила она.
– Не совсем. – Он пошел вперед, не разбирая дороги, и Дайна последовала за ним. Было довольно поздно, и легкий туман уже стелился над землей меж высоких стеблей травы, извивался среди ветвей высоких кустов, укрывал от взоров подножия деревьев вдали. Они словно оказались отрезанными от всего света, попав в воображаемую страну, где время застыло.
– На некоторое время я потерял ее след или точнее не получал от нее известий. В тот период я переехал, и это обстоятельство плюс недостаточное количество марок на конверте, привели к тому, что я получил ее письмо только через шесть недель после того, как она его отправила. Она была в Лондоне. У нее был ребенок и больше никого. Она была там одна, без друзей... без кого-нибудь, кто мог бы помочь ей. Я взял отпуск по чрезвычайным обстоятельствам и полетел в Англию. Я думал, что самое меньшее, что я сделаю, это просто привезу ее сюда.
– Но я опоздал... слишком много времени... – Он шел до тех пор, пока они не подошли к краю длинной ложбинки. Днем она выглядела бы чудесно, однако сейчас, окутанная тьмой и туманом, казалась просто черной, бездонной дырой в земле. Бонстил молча смотрел на нее, потом продолжил. – Она умерла, и ребенок тоже. Она включила газ, истратив последний шестипенсовик, и не стала зажигать огонь. Я сам читал об этом в Нью-Скотланд-Ярде. Их привезли туда, потому что она была американкой. У нее не было ни семьи, ни близких, и они не знали, с кем связаться. Я оказался единственным человеком, знавшим ее. Но я не стал перевозить ее тело сюда. Я заказал службу в церкви, нашел место и... похоронил их. – Его плечи ссутулились. – Обратный полет длился невыносимо долго, а, очутившись дома, я наткнулся на еще один последний, неприятный сюрприз. Это было последнее письмо Марсии, написанное на следующий день после того предыдущего послания. «Не вини Найджела, – писала она. – Мне понадобилось много времени, чтобы понять его. Кажется, я целую вечность ненавидела его, думая, что он предал меня. Я верила в него, в то, чем он являлся, в его огромную жизненную силу. Эта ложь принадлежала не ему, а только мне. Он просто ребенок, а значит – не виновен ни в чем. У него нет моральных принципов, поэтому он не может сотворить зла. Это я, я, я. Что-то не так со мной. Здесь для меня нет места. Я имею в виду Лондон. Прощай, Бобби. Теперь ты все, что осталось у меня в памяти».
Ночь растекалась вокруг них так стремительно, словно до этого момента сдерживала себя. Слабое стрекотание сверчков, жалобные голоса ночных птиц, прерывистое шуршание листвы, задетых крадущихся мимо зверем – все эти звуки смешались с биением сердца Дайны, напоминая ей, что жизнь несмотря ни на что продолжается, и что ее непрекращающуюся, неистовую силу нельзя ни отрицать, ни игнорировать. Дрожь пробежала по ее спине, и она потесней прижалась к лейтенанту, обняв его рукой за талию.
– Пошли, – сказала она шепотом, боясь повысить голос, чтобы не нарушить течение жизни вокруг и не ввергнуть его и себя вновь в пучину черной тоски и отчаяния, пронизывавших его рассказ. – Давай выберемся отсюда.
Однако он упрямо не желал сдвинуться с места.
– Тебя не интересует, – осведомился он голосом, полным горечи, – кто такой этот Найджел?
– Я знаю сама, – мягко ответила она. – Пойдем же. На сей раз ей удалось развернуть его и медленно, шаг за шагом они все же добрались до автомобиля. Роса намочила снизу их штаны, а обутые в сандалии ноги Дайны промокли и замерзли.
Стоя у открытой дверцы «Форда», она заметила:
– Тебе вообще нельзя было браться за это дело.
Только теперь Бонстил посмотрел на нее.
– Я знаю.
Ветви окружавших деревьев, раскачивавшиеся с легким шелестом, отбрасывали на его лицо перекрещивающиеся тени.
– Естественно, капитан не знает ничего об этой ... изначальной заинтересованности.
Его серые глаза потемнели от какого-то сильного чувства.
– Понятия не имеет.
– Так я и думала. Иначе тебя бы отстранили от следствия в два счета. Это мне известно.
Бонстил молчал, все так же сосредоточенно вглядываясь в ее лицо. От него слегка пахло табаком и одеколоном и совсем уж едва заметно – потом. Нельзя сказать, чтоб это была невозбуждающая комбинация запахов.
Дайна склонила голову на бок.
– Надо полагать тебя назначили на это расследование по чистой случайности.
На его губах заиграла бледная тень улыбки.
– Такой вещи, как чистая случайность, не существует. Я навел Фитцпатрика на мысль отдать случай мне.
– Как это?
– Очень просто. Я сказал ему, что не возьмусь за это дело ни за что на свете. Поступки несчастного слуха нетрудно предсказать. Он-таки впихнул его мне.
– Это правило о личной незаинтересованности весьма разумно.
– Я и сам знаю. – Его лицо посуровело. – Это был ребенок Найджела, Дайна. Он отвечал за него, что бы там ни думала себе Дайна. Я не говорю, что сукин сын должен был жениться на ней. Но она не заслужила... она не заслужила такого отношения.
– И ты пойдешь дальше.
– Да, – ответил он, чуть наклонившись вперед. – До самого конца.
– Время почти наступило, – по обыкновению глотая буквы, в своей резкой манере заявила Берил Мартин. Не вызывало сомнений, что она констатировала факт, а не высказывала свое мнение. Впрочем, по ее мнению, первое с успехом заменяло второе и наоборот в любых ситуациях при том непременном условии,
