встряхнулся, точно избавляясь от избытка эмоций. В который раз на протяжении менее чем четверти часа изменив тон, он поинтересовался:
– Как продвигаются съемки «Над радугой»? Шуйлер откашлялся и кинул на Дайну взгляд полной благодарности, прежде чем ответить.
– Я только что закончил расчеты по третьему месяцу и полагаю, что нам следует более подробно и внимательно контролировать расходы.
– Насколько эти негодяи превысили бюджет?
– На три миллиона... пока.
– А сколько уже затрачено всего?
– Около шести миллионов.
– Они тоже отстают по времени.
– Это все чокнутый художник по декорациям Роланд Хилл. Он никак не может уняться, делая их все больше и ярче. Сейчас они ждут неоновую иллюминацию, которая будет изображать огни Нью-Йорка. Она обойдется нам в четверть миллиона, потому что Хилл отказывается изображать что-либо в миниатюре. Рубенс повернулся к Дайне.
– Стоит этим мерзавцам поиметь за душой один-единственный успех, как они тут же начинают увлекаться и требовать все больше денег. – Он поставил стакан на столик. – Назначит встречу, Шуйлер. Когда-нибудь на следующей неделе.
– В офисе?
– Нет, здесь. Я хочу, чтобы эти маньяки расслабились, когда войдут сюда. Прочем, выйдут они совсем в ином настроении. Теперь, что касается «Коломбайн»...
– Ты получишь контракты к десяти. Я пришлю их с посыльным.
– Не беспокойся. Я сам приеду в офис. Фолтон кивнул.
– Приятно было познакомиться с вами, мисс Уитней. – Он пожал ей руку на прощание. – Я с удовольствием смотрю фильмы с вашим участием.
– Спасибо, – сказала она, подчеркнуто. – Приезжайте еще.
Каблуки Фолтона простучали по мозаичному полу в холле, затем раздался негромкий стук входной двери. Вскоре в гостиную донесся звук заводимого мотора Он быстро затих вдали, затерявшись среди высоких пальм.
Рубенс пристально изучал лицо Дайны, потом развернулся и подошел к бару. Некоторое время в комнате царила полная тишина, нарушаемая лишь позвякиванием кубиков льда о стекло.
– Почему ты обращаешься с ним так? – спросила она, наконец.
– Я не хочу говорить об этом, – раздраженно ответил он.
– Как хочешь. – Она направилась к выходу в холл.
– Куда ты собралась?
– К Мэгги. Она...
– Не езди никуда.
Она резко обернулась и очутилась лицом к лицу с ним.
– Она – мой друг, Рубенс.
– Я – больше чем друг. – Он шагнул к ней.
– Я не хочу оставаться у тебя сегодня... после того, как ты терроризировал Шуйлера.
– Кто он тебе?
– Дело в том, кто он тебе, Рубенс. Господи, ведь он же твой друг.
– Ему нравится, как я обращаюсь с ним.
Она покачала головой.
– Я наблюдала за ним. Ты обидел его. Очень сильно. И сделал так только потому, что это доставило тебе удовольствие.
Рубенс окинул ее каким-то особенным взглядом.
– Я вижу, что опять недооценил тебя.
– Боже, и это тебя волнует.
– Не уверен. – Он вышел из-за бара, прихватив свой стакан и, приблизившись к Дайне, кивнул головой. – Ладно, я расскажу тебе в чем дело. Я и Шуйлер вместе учились в университете. Мне пришлось много потрудиться, чтобы попасть туда, а ему помог отец. – Он махнул рукой. – Впрочем, это не имеет никакого значения. Мы жили в одной комнате, стали близкими друзьями... и вели себя соответственно: ходили вместе на футбол, помогали друг другу перед экзаменами, даже устраивали двойные свидания с подружками.
– А...
– Ну да. Лишь гораздо позднее он сказал мне о своих новых привычках. – Он сделал такой большой глоток, что Дайне стало заметно охватившее его волнение. – Я плохо отнесся к этому, хотя даже сейчас не знаю почему. Помню, как он раньше относился к женщинам. Бывало, мы не ложились спать всю ночь, толкуя о Ким Новак и Рите Хэйворт, сравнивая их с нашими подружками. Поэтому я думал, что изменения,
