Он сел.
— Если то, о чем так тревожится Ниррен, все-таки произойдет, то это уже не имеет значения.
— Не понимаю, о чем ты...
— О саардинах.
— А-а. Да. И что же он говорит? В последнее время мы редко с ним видимся. Только на Сехне.
— Похоже, есть две группировки, которые вот-вот сшибутся лбами... но это для тебя не новость.
— Стало быть, он сейчас у Эстрилла.
— Нет. У него особое задание.
Она встала и подошла к зеркалу в обшарпанной бронзовой раме, висевшему на стене над комодом.
— Скоро Сехна.
«Жалко, нет времени сходить посмотреть, как Сталиг приводит Марша в нормальное состояние», — подумал Ронин.
К'рин принялась укладывать волосы в высокую прическу, время от времени поглядывая на Ронина в зеркало.
— Почему ты такой грустный? — внезапно спросила она.
Он облокотился на подушки:
— А почему тебя это интересует?
— Потому что... — она отвела взгляд от его лица, отраженного в зеркале, и задумчиво провела рукой по лицу, — потому что я люблю тебя.
Он увидел, что в уголках ее глаз стоят слезы.
— Что с тобой?
Она отвернулась и закрыла глаза.
— Ничего.
Слезы блестели уже на ресницах.
Он подошел к ней и развернул лицом к себе. Длинные волосы, еще не заколотые с одной стороны, упали темной волной, закрывая щеку.
— Почему ты плачешь? — спросил он слегка раздраженно.
Она вытерла слезы свободной рукой, и он вдруг заметил, как в ее глазах промелькнул... страх. Или ему это только почудилось?
— Я ненавижу, когда ты плачешь. Что случилось?
Ее глаза вспыхнули гневом.
— Ты хочешь сказать, мне уже и плакать нельзя?
Ронин отвел взгляд.
— Да что с тобой такое? — Глаза ее снова наполнились слезами. — Тебе неприятно, когда я даю волю чувствам? А ты этого сделать не можешь... поэтому ты такой, да? Потому что ты не можешь, а я могу. Что тут непонятного?! Почему ты всегда такой сдержанный? Я не понимаю... Ты что, никогда ничего не чувствуешь? Даже когда мы в постели? Это что — просто биологическая потребность?
Она отвернулась к зеркалу и оперлась о комод, уткнувшись лицом в сгиб локтя.
Ронин ушел в соседнюю комнату — переодеваться. Когда он вышел, К'рин подняла голову и, взглянув на себя в зеркало, облизала палец, вытерла со щек следы от слез и занялась прической.
Им пришлось пройти дальше по коридору, потому что ближайшая лестница, которой они пользовались обычно, оказалась завалена каким-то цементным крошевом и проржавелыми железками. Следующая была свободна — по ней они и спустились на Сехну. Ронин держал в руках зажженный факел. Этой лестницей, видимо, почти не пользовались. Ступеньки здесь сильно скрипели, а кое-где ступенек не было вообще, как будто их снесло некоей неведомой силой, и им с К'рин приходилось перепрыгивать через зияющие пустоты.
Они шли молча. Если бы они разговаривали, они, может быть, и не услышали бы этот звук. Очень тихий, едва различимый, он доносился откуда-то спереди. Ронин замер на месте и взял К'рин за руку, выставив факел вперед. Ступеньки шли вниз. Дальше была площадка, после которой лестница изгибалась, однако и следующий пролет просматривался достаточно хорошо. Там никого не было.
Тишина. В свете пламени пляшут пылинки, летящие на огонь, который как будто притягивал их.
Они медленно двинулись дальше. Звук повторился. Это было похоже на тихий стон, на всхлип боли.
Ронин с К'рин добрались до площадки. За поворотом лестница уходила в темноту. К'рин хотела что-то сказать, но Ронин жестом остановил ее. Он прислушался, думая уже не о странном звуке, доносившемся снизу, а о... Звук послышался снова, и Ронин больше не сомневался. В первый раз он подумал, что это скребутся те маленькие животные, живущие в стенах, которых слышно почти всегда, когда кругом тихо. Но звук повторился, теперь уже ближе — звук осторожных шагов, доносящихся сверху. Кто-то спускался по лестнице следом за ними. Сколько их там человек, определить было невозможно, но кто-то явно там был.
Ронин схватил К'рин за руку, и они ринулись вниз, в темноту.
Загадочный стон раздался опять — теперь уже ближе. Ронин выставил факел перед собой и увидел, что вся внутренняя стена лестничного пролета разрушена. Перед ними зияла черная пропасть глубиной в несколько этажей.
Они прижались к противоположной стене, подальше от провала, и вдруг увидели чуть ниже по лестнице скорчившуюся фигуру. Человек был растрепан и весь в грязи. Длинные волосы висят сальными прядями, вместо одежды — жалкие лохмотья.
Ронин подошел поближе, чтобы как следует разглядеть бледное нездоровое лицо, покрытое грязью и потом.
В глазах незнакомца, когда он увидел Ронина, мелькнул испуг. В пляшущем свете факела были видны огромные расширенные зрачки. Человек боязливо сжался.
Ронин наклонился и тронул незнакомца за плечо.
— Ты кто? — Не дождавшись ответа, он добавил: — Мы не причиним тебе вреда.
Шаги на лестнице приближались. Ронин выпрямился и прислушался. К'рин спустилась к ним, склонилась над незнакомцем, пытаясь с ним заговорить, и вдруг изумленно воскликнула:
— Ронин!
Он повернулся к ним, посветил факелом и только теперь разглядел, что вместо правой руки у несчастного торчит лишь обрубок с запекшейся на нем кровью. Присмотревшись получше, он увидел, что рана уже начинала затягиваться новой кожей, то есть была не такой свежей, как ему показалось вначале. Тени плясали на каменных стенах в неверном мерцании факела.
Но это было еще не все. На шее у этого жалкого существа блестело что-то металлическое. Медленно и осторожно, чтобы не напугать незнакомца, Ронин протянул руку к блестящей штучке, провел пальцем по медальону на грязной цепочке, повернул его к свету и прочитал:
— Корабб. Нир. Девяносто девятый.
— Нир?! — изумилась К'рин. — Но как... если он с девяносто девятого уровня, что он делает так высоко?
— Да еще с оторванной рукой.
Ронин вспомнил ту ниру, которую встретил в приемной у Сталига.
— На том уровне располагаются самые большие и самые сложные машины...
— Это самый нижний этаж?
— Да, там работают самые лучшие ниры...
Звук шагов наверху неожиданно прекратился — тот или те, кто преследовал их, остановились на площадке как раз над ними. Ронину показалось, что он слышит приглушенные голоса.
— Ронин, кто это...
Он приложил палец к губам и, склонившись над ниром, прошептал:
— Корабб, ты меня слышишь?
Незнакомец взглянул на него, перевел взгляд на К'рин, потом — снова на Ронина и кивнул. Только теперь Ронин понял, что перед ним — женщина. В пляшущем свете факела он не смог определить этого раньше. К тому же она была вся такая грязная и сидела, скорчившись в три погибели.
Нира подняла худой палец. На месте сорванного ногтя чернело пятно запекшейся крови.
