Москва стояла в пробке, но Аня ее не замечала.
«Это очень опасно: действовать, исходя из уверенности, что Войнин говорит правду».
Когда они выбрались за город, уже стемнело, дождь превратился в снег, и рублевские сосны по обе стороны дороги опустили перед фарами автомобиля белые лапы.
В сумочке у нее лежало заявление, о котором говорил Стас: заявление отца покойного Кулакова. Тот просил прокуратуру принять меры к розыску Аркадия Веригина, предполагаемого убийцы его сына. Кулаков-старший, оказывается, в свое время возглавлял один из крупнейших российских двигательных КБ. Он был героем соцтруда и бывшим депутатом Верховного Совета. Верно уж отец не станет лгать?
«Тех компаний, на которые якобы переведены деньги, просто не существует. Все внимание Стаса ничего не может изменить в том факте, что никуда никакие восемьдесят пять миллионов Никитин не переводил».
Дорога до дома заняла почти полтора часа. Аня знала, что есть вещь, которую ей сегодня ни за что, ни при каких обстоятельствах не стоит делать.
Ей нельзя видеться с Войниным.
Они уже подъезжали к даче, когда Аня набрала номер:
– Станислав Андреевич, я бы хотела с вами встретиться. А? Хорошо. Через полтора часа. В гостинице «Хайятт-Аврора».
На площадке перед домом стояли машины – новенький «форд» и «девятка», принадлежавшая прислуге. «Девятка» была засыпана снегом по самые ушки. На боках «форда» красовалась свежая рублевская грязь, словно пот на шкуре прибежавшей к финишу лошади.
Похоже, дома были гости.
Аня вошла в прихожую, мельком глянув на свое отражение в зеркале. Белые растрепанные волосы, из-под которых уже начинают лезть черные корни. Бесформенный свитер и темные брюки. Обгрызенные ногти с вечно потрескавшейся кожей. «Из-за нервов», – как-то сказал один сокурсник. «Мало бываешь на воздухе и много работаешь на компьютере», – сказал другой.
Двое собровцев за спиной. Собровцы были такие большие, что автоматы в их руках казались игрушечными.
В гостиной никого не было. Из кухни доносилось скворчание переворачиваемых оладий.
– Кто там? – осторожно позвала Аня. Никто не откликнулся.
Аня поднялась на второй этаж. Дверь в конце коридора была приоткрыта, и из нее раздавался тихий смех. Аня толкнула дверь и, скрестив руки, стала на пороге.
За порогом была спальня – с широкой кроватью, плазменным телевизором и огромной золоченой джакузи в ванной. Самой примечательной деталью убранства спальни был шест для стриптиза, установленный в метре от ножек кровати.
На кровати лежал раскрытый чемодан и ворох женского вечернего тряпья, и там же с обалдевшим лицом сидел один из охранников дачи. У шеста стояла та самая девица, Маша.
На Маше была узкая черная юбка и черная же кружевная кофточка, перехваченная серебряным пояском. Разрез на юбке был такой большой, что казался длинней самой юбки. В нем были видны стройные ножки, затянутые в черные сапоги. Узкое запястье было перехвачено серебристыми часиками.
Маша была полностью одета, но она так изогнулась вдоль шеста в узком луче света, бьющем из полумрака сверху вниз, что кофточка ее стала абсолютно прозрачной.
Маша заметила хозяйку дачи раньше охранника. Охранник вообще ничего не замечал.
– О, привет, Аня! – сказала Маша, – Паша говорит, ты уволила секретаршу. Может, меня наймешь вместо нее?
– Ты ее знала?
– Она иногда приезжала сюда. Когда твоему отцу хотелось трахнуть девушку, окунув ее головой в туалет. У него, знаешь ли, была богатая фантазия.
Глаза у Маши были необыкновенно большие, с бездонными синими радужками и пушистыми ресницами. Аня никогда не надела бы такой юбки и полжизни бы отдала, чтобы выглядеть так, как Маша.
Охранник, наконец, оторвал глаза от шеста и посмотрел на хозяйку.
– Я это… – сказал охранник… – меня просто послали присмотреть за Машей…
– Ты за этим приехала? Чтобы оскорблять память отца?
Охранник тихо сполз с постели и проскользнул в дверь. У порога он остановился и бросил жадный взгляд на девушку у шеста. Маша призывно шевельнула попкой.
– Я просто приехала, чтобы взять свои вещи. Ведь ты же не будешь надевать вот это?
И Маша, улыбаясь, подняла с кровати почти невесомый черный лифчик с крупными вырезами вокруг сосков.
Господи! И с этой… с этими… ее отец спал. Он их любил. Он приезжал в Англию, и они жили с ним в «Ритце», а он… а он… не мог найти время даже на то, чтобы позавтракать с ней…
– Или ты, как твой отец? Когда он выгонял девушек, он всегда отбирал украшения, которые им дарил. Только если девушка успевала что-то заначить…
– Ты ничего не получишь. Убирайся.
Маша оторвалась от шеста и, покачивая бедрами, неспешно пересекла комнату. Она отворила дверь и
