старости клеенкой. Кот грелся рядом на подоконнике. Стены кухни были завешаны авторскими свидетельствами и патентами, а на небольшом импортном телевизоре стояли фотографии в рамках. С одной из фотографий на Аню смотрел ее отец, еще живой, улыбающийся. Он был снят вместе с двумя черноглазыми мужчинами лет сорока-сорока пяти.
Ане пришлось несколько раз повторить свою историю, и в конце концов старик ее понял.
– Значит, убили Семена? – спросил старик, хлопоча над чайником.
– Да.
– Давно?
– Три дня назад.
– А мне никто и не сказал-то, – вздохнул старик, – на похороны даже не позвали. Жаль. Хороший человек был Семен. Пенсию мне платил, тысячу рублей. Мишка-то, бывало, месяцами не заглядывал, Семен чаще заглянет.
– Семен Собинов приезжал к вам после смерти сына? – спросила Аня.
– Ну да, вот и я то же говорю. Редкой души человек. Памятник-то… памятник он ставил… деньги платит, представляете, я бы уж и не знаю, что бы я без него делал…
– А как вы думаете, – спросила Аня, – почему убили вашего сына?
– Так этта… долги… Бизнес… у меня ж раньше, деточка, другая квартира была… Мишка… он на Садовой рос. Генеральская квартира… За двигатели… Первый реактивный двигатель для гражданских самолетов я разрабатывал… вот…
Старик повернулся и трясущимися руками принялся заваривать чай. К чаю явились щербатые чашки и нарезанный хлеб.
– Это я о чем? – спросил старик.
Аня глядела в чашку. Снизу доверху чашка была покрыта коричневым неотмытым налетом, и в чае плавали белесые соломинки.
– О квартире, – сказала Аня.
– Да. Продал я квартиру. Это Мишин пай получился… вот…
Старик поднялся и принялся рыться в комоде. Из верхнего ящика явилась куча видеокассет, старых и без обложек. Аня вынуждена была ему помочь. Кассеты были без надписей, а иногда и разломанные. Старик бестолково совал их в видеопроигрыватель и нажимал на все кнопки подряд. Бывший конструктор одного из лучших советских двигателей больше не разбирался в технике: если бы Аня была врачом, она бы наверняка обратила внимание на очевидные симптомы болезни Альцгеймера.
Наконец, одна из кассет сработала. Аня увидела день рождения. Была весна и пикник. Вместе с Мишей был ее отец, улыбающийся, синеглазый, и еще какой-то человек, видимо, третий компаньон, – Веригин.
– Вот он-то и убил, – сказал старик, тыча пальцем в экран. Аня на мгновение решила, что он показывает на отца, но потом увидела, что палец упирается в физиономию Веригина.
– Он… – повторил старик, – он… больше некому, он и сюда звонил…
– Когда?
– За день… как Мишка погиб. Звонит, говорит, Александр Викторович, я предупреждаю, Мишу убить могут, пусть уезжает из города, я вам все потом объясню… Это он Мише угрожал, а я, дурак, тогда не понял…
– А когда поняли?
– Так Семен объяснил.
– И после этого вы написали заявление в прокуратуру?
– Написал. Вот как Семен просил, так и написал. Там у Семена еще такой приятный парень… только с пальцами что-то…
Старик неуверенно, как бы соображая, что было с пальцами, пошевелил левой рукой.
– Стас, – сказала Аня.
– Ой, не помню. Они вместе были: этот, который с пальцами, тоже все очень правильно объяснял…
Аня смотрела в телевизор. На экране ее отец, обнявшись, пил с Кулаковым, на заднем плане загорали девицы, и чуть в стороне два паренька разделывали шашлык.
– А это кто? – спросила Аня, показывая на парня при шашлыке.
– А это водитель Миши. Не помню, как фамилия. Хороший парень. На могилу меня возил…
Аня опустила глаза. Щербатые чашки. Авторские свидетельства на стенах. У кота Тараса была редкая и тусклая от недокорма шерсть.
– Значит, вы, говорите, продали квартиру, чтобы ваш сын внес свой пай в «Авиарусь»?
–Да.
– И Семен Собинов был так щедр, что после смерти сына каждый месяц платил вам по тысяче рублей и даже иногда вас навещал?
– Да я б без него совсем пропал, – сказал старик, – а так все соседи завидуют. К ним внуки так не относятся, как ко мне Семен…
