Представляемся. Старшина поедет водителем головной машины и будет предупреждать в репродуктор, чтобы живые жители обозначили свое присутствие вывешенными в окно яркими тряпками, световыми сигналами и телефонными звонками по номерам таким-то и таким-то. Будет сказано и о том, что сейчас производится зачистка территории от зомби и потому живым к машинам не приближаться.
В каждом кунге оборудованы места для стрельбы в четырех направлениях, правда, амбразуры пробиты грубо и наспех прямо в стенках кунгов. Есть и приятное — по ящику ППШ-41 и по три цинка соответствующих патронов. Ну да, и мы с собой взяли ППС и тож патронами запаслись, взяв с собой по шесть рожков каждый..
Николаич распределяет экипажи: меня, Андрея, Серегу в машину к старшине.
Он, Володя, Ильяс и Демидов — его сегодня решили взять в дело набивальщиком рожков — во второй машине. Там шофером какой-то молчаливый штатский.
Инструктаж простой. Едем колонной, из амбразур, направленных в сторону другой машины, не стрелять, стараться не попадать по окнам домов и все-таки смотреть, по кому стреляешь, — лучше погодить, чем подстрелить кого из местных живых, но обезумевших. Очередями лупить нежелательно, патроны все ж не казенные. Аккуратненько, короче говоря. Отрабатываем стрельбу одиночными. Результаты считаем.
Прогуливаемся пешком до перекрестка. У Макаровской улицы лежат в рядок четверо наших «расписных». Пятый то ли насажен, то ли примотан к железному штырю. Толстой проволокой ненавязчиво ему придали достойную позу — с высоко поднятой головой, широко открытым кривым ртом и правой рукой, показывающей на плакатик на груди. Впечатляет.
Ильяс замечает название канала, ухмыляется.
— Эй, док! Петровский — это кто?
— Канал Петровского дока — это не в честь медика. Док — это сооружение такое. Корабли ремонтировать, — покупается на ильясовское дуракаваляние старшина.
Андрей тем временем стреляет. Вокруг уголовников уже лежит с десяток упокоенных. К ним еще один добавился — молодой парень в синей куртке с оторванным рукавом.
— Не отвлекаемся, работаем! — прикрикивает Николаич.
Словно спохватившись, приматываем приманку за ноги к буксирным крюкам грузовиков. Рассаживаемся. Трогаемся.
Следующие девять часов занимаемся нудной, тупой и шумной работой. Колесим сначала по Макарьевской до упора, останавливаясь через каждые пятьдесят метров. Во время остановок мы отстреливаем идущие на запах свеженины организмы, старшина долдонит свои тексты. Зомби мало — тут вообще-то военные уже работали раньше. Доехав до упора, разворачиваемся, возвращаемся к Обводному каналу и потом колесим по Петровской, Ильмянинова, Мануильского. Тут зомби идут гуще. Выстрелы в коробке кунга звучат резковато, да и порохом вонять начинает все ощутимее. Приходится затыкать уши ватой, но это не шибко помогает. Меняем уже по третьему рожку.
Поворот на Интернациональную — здесь к зомби присоединяется колоритная струя мертвецов в белых халатах, зеленых реанимационных костюмах, в пижамах — тот самый многострадальный госпиталь… Они идут и идут, словно в тупой компьютерной игре — разного пола, разного телосложения, по-разному одетые, и молодые, и старые, но до одурения одинаковой походкой, словно одна и та же моделька, одна и та же программа, но разные скины…
Мы не знаем никого из продвигающихся к мясу, и потому для нас они однообразны совершенно, но я на миг представляю на моем месте кого-нибудь из местных жителей, который в этих одинаковых фигурах узнавал бы своих приятелей, соседей, родичей — и должен был бы их класть недрогнувшей рукой. Мне-то и то неприятно, а они для меня всего-навсего незнакомые соотечественники, которым не повезло и которые сделают все, чтоб не повезло и мне тоже.
Добираемся до улицы Восстания. Она идет по всему северному побережью Кронштадта. Длинная, как бесконечность. И такие же бесконечные вереницы и кучки покойников, бредущих в ловушку. Наконец поворот. Улица Зосимова, потом начинаем крутиться по кварталам. Красивый город Кронштадт — совершенно неожиданно стукает в голову. Отстрелял шесть рожков. У остальных то же самое. Связываемся со старшиной.
Через несколько минут стоим у того самого уголовника с плакатом. Тут открытое пространство. Рядом маячит патруль. Но осторожный Андрей предлагает все же проехать на пирс, а нам размять ноги, пока это можно.
Следующие пятнадцать минут проветриваем кунги, а то уже дышать там тяжело. Набиваем рожки, сами приходим в норму. Все в достаточной степени угнетены, один Свин Домашний в восторге и рад до невероятия такому приключению. Впрочем, оказывается, его вчера повысили в звание Кот-Рыболов за подвиги во время сбора глушеной рыбы.
Его все приводит в восторг, а несколько сияющих желтой латунью и розовой медью патрончиков он припрятал в карман. Мы посмеиваемся — завтра патрики уже окислятся и потускнеют. Но пусть порадуется пока. Через это проходил каждый, когда впервые держал в руке сияющий, словно золотой, патрон, консервированную Мощь и Смерть в таком сверкающем виде…
Прикидываем, сколько упокоили мертвецов. Оказывается, три тысячи четыреста одиннадцать…
Надо продолжать.
К вечеру мы совсем одурелые. Башка гудит, ноги устали, и руки тоже. Мы еще несколько раз останавливались на проветривание и выгребание гильз. На то, чтоб перевести дух. Когда крутились вокруг 36 -й больницы, я отпросился навестить своих коллег и глянуть на больных. Николаич дал на все про все пятнадцать минут. С трудом успел.
Звали отобедать, но не хотелось терять ритм, да и кусок в горло бы не полез. Только-только успел задать им дурацкий вопрос, навеянный еще и происшествием с Сашей. Получается, что укушенный зомби в конечность человек обречен. Но ведь можно тут же жгутом остановить кровообращение. И ампутировать конечность выше места укуса.
Также интересно, можно ли добиться эффекта прижиганием ранки тут же.
Может, есть резон провести эксперименты. Вон тех же уголовников расстреляли, а могли бы и пригодиться, если б дали согласие в обмен на сохранение жизни после удачной ампутации…
Коллеги задумались.
По-моему, на меня посмотрели косо.
Как на Менгеле…[29]
А, черт с ним… Я сегодня и так как Дирлевангер…
Прощаюсь и возвращаюсь в кунг. Говорю об этом Николаичу. Ухмыляется: ишь врачи-убийцы…
Но я вижу, что он задумался. И мне кажется, что он думает на предложенную тему по дороге в свою машину.
К вечеру машины становятся точно как душегубки. Даже Андрей с Ильясом стали мазать. По подсчетам получается, что мы свалили сегодня пять тысяч восемьсот восемьдесят девять зомби. Проехали практически по всему городу. И зомби видим заметно меньше. Тех, кого видим, кладем. Андрей и Ильяс спокойно работают на дистанциях до двухсот метров. Я так далеко не стреляю, жду подошедших поближе. Их тоже хватало. Правда, старшина возил нас там, где моряки не особенно-то и постарались — руки не дошли.
По дороге заезжаем в штаб. Змиева нет, но часовые передают нам под расписку ручной пулемет Калашникова и деревянный ящик с винтовочными патронами. К тем восьми ППШ дополнительно. Не шибко щедро за день каторжной и какой-то палаческой по ощущениям работы. Оставляем Змиеву рапорт. Дежурный спрашивает, — сколько упокоили. Показываем цифру. Очень сильно удивляется. Признается, что ожидали вполовину меньшего результата. Николаич приписывает к рапорту просьбу отдать завтра катерникам трупы уголовников — могут пригодиться для отвлечения внимания в ходе десантной операции.
В городе не должно быть мертвяков. На кладбище они должны быть. Тем более что кладбище тут занимает чуть ли не треть острова… Есть место.
До крепости добираемся на двух небольших катерах. Ничего не понимаю в этих агрегатах — вроде как их называли «Фламинго». Николаич называет их гидрографическими судами. Ну ему виднее.
Приткнулись там, где нам предложили, кто где — и как провалились. Как плыли до крепости — не знаю. Отсидел во сне ногу и еле вылезаю. Нашу безобразную высадку заценить явился Званцев. Правда, удивляется, увидев у нас пулемет. Осторожно спрашивает:
