– «Рыково-ремонт». Зам главного. Макарьев. Макарьев с Сазаном прошли к навесу, под которым стоял старенький трап с вывороченными наружу внутренностями. Нестеренко сел на ступеньку трапа, и Макарьев сел рядом с ним.
Из– под навеса был виден угол аэровокзала и желтый автозаправщик, ползающий по полю, как божья коровка.
– И что ты думаешь обо всей этой склоке? – спросил Сазан.
– Съедят Моисеича, – сказал Макарьев. – Он же с Сергеевым поругался, а «Вась-Вась» с Сергеевым дружит.
– А кто такой Сергеев?
Макарьев ткнул пальцем куда-то вбок.
– Хозяин «Рыково-2». Военного.
– Ив чем они поругались?
– Долгая история.
– А все-таки?
– А когда выборы в Думу были, Сергеев сына хотел депутатом, а Ивкин, обратно-таки, хотел Глузу. Ну, Сергеев обиделся – а у него в друзьях налоговая полиция, он полицию напустил на аэропорт. Они у нас тут чуть самолет не описали. А у Ивкина в друзьях налоговая инспекция, он инспекцию напустил на сына Сергеева, а он у нас в городе универмаг держит. Вот так и живем сейчас. Полоса общая, а морды врозь.
– А депутатом кто стал? Макарьев махнул рукой.
– А депутатом какого-то Баранова губернатор спустил.
– А вы за кого? За Ивкина или Кагасов?
– А нам что? Нам бы зарплату платили.
– Платят?
– Раньше платили. А в этом месяце чего-то забыли.
– Твою мать, – пробормотал Сазан.
Олег Важенкин, глава авиаремонтного предприятия «Рыково-ремонт», стоял на бетонной рулежке, запрокинув голову. Высоко над ним висело крыло ЯКа-42 с гондолой двигателя, и двигатель этот ревел, как иерихонская труба.
– Хватит! – заорал Важенкин и замахал руками пилоту, чтобы тот кончал продувку.
За ревом двигателя не слышны были шаги человека, который подошел к Важенкину и потряс его за плечо.
– Леша? Ты? – сказал Важенкин, оборачиваясь. – Как поет, а? Чистый Шаляпин!
– Разговор есть, – сказал Глуза.
Они отошли от самолета подальше, в разверстую тень ангара, и Важенкин облокотился на крашенный зеленой краской сверлильный станок. Он был в грязных мятых брюках и рубашке, явно свидетельствовавшей о том, что ее хозяин самолично отлаживал систему подачи топлива.
– У тебя, кажется, проблемы с ивановским самолетом? – спросил Глуза.
– Да что проблемы! – Важенкин всплеснул руками.
За тридцать лет работы ни один из самолетов, прошедших через руки Важенкина, не разбился, и более того – летчики хорошо знали, что никаких неприятностей с этими самолетами не случится. Не начнет вдруг падать ни с того ни с сего давление в кабине, не замигает красная лампочка, свидетельствующая о неисправностях в топливной системе, не будет проблем с шасси, – всего, что еще не означает ни в коей мере катастрофу, но уж точно влечет за собой брань в эфире, высокое давление у пилота и трясущиеся руки после посадки.
Важенкина звали к себе крупные аэропорты, но он тридцать лет провел в Рыкове и не собирался отсюда уезжать. Зато к нему летали со всей страны – по крайней мере, с европейской ее части, и если у аэрокомпании были деньги на ремонт, они предпочитали потратить их у Важенкина.
– Так что там с Ивановом? – повторил Глуза.
– Не прилетит Иванове! – грустно сказал Важенкин. – У меня за последний месяц вчетверо меньше заказов. Люди звонят и извиняются: «Олег Михайлович, мы бы рады прилететь, но Рамзай не велит!»
– Да, – сказал Глуза. – Вот в Еремеевке шесть самолетов. Где они ремонтируются? В Харькове. А могли бы у нас.
Важенкин нерешительно щелкнул пальцами.
– Я, конечно, не поклонник Рамзая, – проговорил Глуза, – но Витя просто до сумы нас всех доведет. Ну хорошо, они там с Рамзаем насмерть поссорились, но мы-то тут при чем?
– Так нас же попрут! – сказал Важёнкин. – Витю уберут и нас уберут.
– Ну что за ребячество? Мы-то не Ивкина? Мы-то сможем договориться. Вот послушай…
И Глуза жарко зашептал что-то на ухо, увлекая ремонтника в глубь ангара и бдительно следя, дабы его пиджак не изгадился о перепачканные графитовой смазкой снасти.
Генеральный директор «Рыково-АВИА» Виталий Моисеевич Ивкин сидел на больничной постели, закутанный в бордовый с пышными кистями халат. Он осторожно кушал принесенный из дома бульон и
