Нестеренко молча потягивал вино.
– Давайте договоримся: вы приносите Ивкину в больницу заявление об уходе по собственному желанию, и он его подписывает. За подпись Ивкина вы получаете сто тысяч.
– Почему бы нам не рассмотреть другой вариант? Весь спор с Ивкиным вышел из-за заправки. Я отдаю вам заправку, Ивкин остается на работе.
– Это невозможно, Валерий Игоревич.
– Почему?
Васючиц улыбнулся одними губами.
– Он слишком плохой руководитель. Наша цель – поднять аэропорт. С Ивкиным это сделать нельзя.
– Если ваша цель – поднять аэропорт, – спросил в упор Сазан, – почему вы забодали план строительства к нему удобной дороги?
Васючиц слегка побледнел, но тут же оправился.
– Мы тут ни при чем, – сказал он, – видите ли, другие порты – Внуково, Шереметьево – не хотят конкурента. И на тот момент… влияние их возобладало. Но я вас уверяю, что, как только мы заберем Рыкове у бессовестного менеджера, строительство дороги начнется. Так как насчет сотрудничества? Сто тысяч – неплохой заработок за два дня.
Сазан покачал головой.
– Двести тысяч.
– Нет.
– Двести пятьдесят.
– Черт побери, Валерий Игоревич! Триста тысяч – это последнее, что я уполномочен предложить.
Сазан хищно улыбнулся.
– Пуля стоит дешевле, – сказал Васючиц.
– Да. Шесть долларов и пятьдесят центов.
– Что?
– Полуоболочечная пуля, которой стреляли в двух школьников, стоит шесть долларов и пятьдесят центов.
– При чем тут они?
Сазан встал, с грохотом отодвигая стул.
– При том, что я не люблю, когда стреляют в детей.
Васючиц, побледнев, смотрел вслед Сазану.
С квадратного лица бюрократа вдруг разом сошел весь лоск: и если бы Сазан оглянулся в ту минуту, он наверняка принял бы Васючица за своего брата-уголовника.
Алексей Юрьевич Глуза задержался в аэропорту до поздней ночи. Уже давно погасли все лампы в соседних с директорским кабинетах, а Алексей Юрьевич все трудился над различными бумагами, истребляя в процессе труда грусть и тоску. Но грусть и тоска не истреблялись: удивительное дело! Алексей Юрьевич сидел в директорском кабинете, кабинете, который уже третий год он вожделел так же страстно, как петух вожделеет курицу или первокурсник – Наоми Кемпбелл, и вот теперь, в самый момент обладания кабинетом, ничто, даже процесс излияния чернил на девственную утробу фирменного бланка, не радовало Алексея Юрьевича. Даже личный туалет, расположенный за комнатой отдыха, главная примета, коей начальник отличается от не начальника, и тот не прибавлял радости, а служил напоминанием невиданного дневного унижения.
Глуза вздохнул, отложил ручку и вышел из кабинета.
Кабинет был на втором этаже – этаж кончался – балкончиком, а с балкончика лестница вела на поле. Глуза спустился с лестницы, горько вдохнул ночной воздух и пошел по влажно поблескивающему в ночи бетону.
Глуза мучительно думал.
Он не был особенно плохим человеком, а может, и даже лучше многих: он никогда не обманывал партнеров, если это не было очень выгодно, и он бы, несомненно, оставался верен Ивкину, если бы не обстоятельства.
Но обстоятельства складывались против генерального директора. Как и все прочие предприятия постсоциалистической России, авиакомпания «Рыково-АВИА» была устроена на манер решета: все деньги, пролившиеся на это решето, проходили через ячеи и скапливались в разных незначительных фирмочках, занимавшихся текущим ремонтом, поставкой бортпитания и прочими вещами, за которые «Рыково-АВИА» немилосердно переплачивала. Благодаря этой нехитрой затее все убытки приходились на долю «Рыково- АВИА», которая принадлежала государству, а все прибыли – на долю фирмочек, принадлежавших частным лицам.
Сам господин Глуза заведовал наиболее сочной частью операции, а именно продажей авиабилетов. Билеты продавала особая фирма, сидевшая тут же, в здании аэропорта. Контрольный пакет фирмы формально принадлежал Глузе, а прибыли фирмы регулировались двумя простыми фактами: во-первых, она получала с авиапассажиров живые деньги – через секунду после продажи билета. Во-вторых, она перечисляла эти живые деньги на счет аэропорта – спустя шесть-семь месяцев.
Кроме того, Глуза владел контрольным пакетом «Рыково-ремонта», который чинил и обслуживал рыковские самолеты. Но тут было сложнее – на самом деле половина акций Глузы принадлежала Ивкину, и они были записаны на Глузу, с тем чтобы Ивкин не очень подставлялся.
