– Нет, ну как же… Я… Указывал на необходимость. Не больно-то меня и слушали. Просил допустить к Нифонтову. Лично. Он тогда правил государством еще наравне с Петруничевым.
– Ну? – напряженно спросил Анпиогов.
Явич пожевал бледными губами, по дурацки подняв брови.
– Ну, да ну! А не пустили.
– А ты? Так и отступился? Ты?!! Ни в колбасу не поверю… Ни в сыр колбасный, – подначил его Анпилогов.
– Я… я… – захорохорился Явич – я письма писал. На высочайшее имя.
Анпилогов вдруг вскочил с дивана, ударил себя по ляжкам.
– Ну, молодец, ну молодец, старик! А что писал-то? – добавил он небрежно.
Хозяин почему-то замялся, засуетился, стал снова вытирать слезящиеся глаза.
– Не помню, Леник! Не помню ни бутера! Правда, где-то есть же еще наши… Ну, вертикалисты, из реального. Кубатый там, Эва Китерварг, и еще один, этот…Ну, он может, и знал чего. Его номером первым поищи, он, вроде, в Сибири, в Учгородке, я его статьи видал. Так!
– Так!.. – задумчиво, но жестко, уставившись в окошко близко поставленными, очень темными глазами повторил Анпилогов.
– Может, чаю тебе налить? Нашего, крепкого, островного?
– Нет, не стоит, – также задумчиво прошептал Леник.
Он оставил машину за оградой дачного поселка и шел туда среди выпендрившихся рябин, неистово яркой еще травы, иссохших картофельных стеблей и тяжелых подсолнухов. От калитки машина с трудом преодолела подъем к шоссе, устланный потрескавшимися бетонными плитами, и влилась в поток, несущийся к столице.
Дорожное движение в последние дни крайне усилилось. Было много открытых машин с рабочими, машины сворачивали в лес по свежевырубленным просекам. Вдалеке, в лесу виднелись подъемные краны. Леник проехал большой щит с указателем «Ошалово -2», и вспомнил, что в этом месте когда-то была небольшая испытательная станция слежения за объектами. Видимо, скоро пригласят в эти места на приемку новой станции. Какие-то павильоны за высокими заборами с широкими подъездами к ним возводили вдоль дороги, всюду толпились работяги в синих с белым комбинезонах, и здесь впервые на флагштоке одного из павильонов Анпилогов увидал полотнище с непривычной эмблемой – белый остроконечный кристалл, напоминающий необыкновенно хищного вида снежинку на синем фоне. Анпилогову и в голову бы не пришло, что это новый завод мороженого.
Леник был недоволен поездкой. Он считал, что Явич его снова надул. Как всегда не доверял, так и нынче. Не мог он все забыть, Явич – Федор Иванович Выборгский. Именно он, открыв в 26-ом году в одной из уральских шахт трубку, состоящую из породы, с особыми включениями, которые в дальнейшем обозначили как кристаллы типа «Л» или лигокристаллы, предположил, что обладание ими может изменить мировой порядок.
И это изменение уже началось. Анпилогов чувствовал это кожей.
Только все злился – почему он даже не подозревал о том, что это произойдет. Он уже и не вспоминал про радио-телевидение, хотя во времена капели на них в какой-то мере вполне можно было положиться, во всяком случае, пускали и мировые информационные программы. Сейчас же, после – не те времена. Ну, хоть колбасный бутер его забери, хоть какие-то были закрытые собрания, политинформации, бани… ну, хоть в курилке кто-то что-то конкретное нес! Сейчас – как отрезали. Невесть что происходит – все молчат.
– Э-ееее! – Анпилогов со злостью выбросил окурок в окно.
Он должен был выполнить задуманное. Ведь все было ясно как день. Конечно, Явич ему мозги крутил, этот старый козел только прикидывается полным маразматиком – а у самого даже еще зубы свои сохранились! Не зря нанятые шестерки волокли ему с материка еловую кору и брикеты морошки. Все рассчитал, гад! Не помнит он..! А проговорился-таки – что писал на имя Нифонтова, и видимо, пересылал по почте. Ясно, что даже в самом начале капели подобные письма никто не отсылал – они оседали в архиве, и нужные люди из органов непременно с ними ознакамливались.
И пока еще, вроде, никто архивов не закрывал. Так что действовать необходимо срочно.
13
Анпилогов несколько раз свернул, взлетел на новенькую эстакаду, сделал над запруженными улицами ряд ложных проходов, съехал и пустился на всей скорости в путаницу дворов, чтобы обогнуть намертво забитое грузовиками шоссе. Он прибыл в центр столицы в послеобеденное время, зная, что сотрудницы архивов в этот момент бывают наиболее добросердечными. Здание Центрального почтамта было огромным, желтым и стояло, словно корабль, рассекающий воды двух расходящихся под острым углом улиц – как раз на перекрестке. Леник представил себе, как больной, только что вернувшийся с Ледострова Явич ковыляет к этому зданию глухого желтого цвета с пакетом в руке, как входит в отделанное дубовыми панелями помещение и отправляет заказное письмо на имя самого Нифонтова. Как женщина с маленькими губами, густо обведенными по моде тех времен, улыбаясь, берет письмо и относит его в соседнее помещение, где царствует начальник смены в сатиновых нарукавниках, как смотрит на адрес на конверте и помещает письмо в папку, завязывает красные хлопчатобумажные тесемки и закрепляет их сургучной печатью.
Анпилогов зашел прямо в почтовый архив, находящийся в том же доме, но – вход со двора, где во всю десятиэтажную высоту вовсе не было окон, показал свое удостоверение с тремя степенями допуска и ласково обратился к женщине, так же чем-то неуловимо напомнившей ему Веруню. Леник вперился в нее небольшими темными глазками, и они тут же начали теплеть и трепетать, по краям проступили ровные короткие ресницы, образовав уютный ободок, сморщился, приподнявшись, нос, и насмешливо и заговорщицки выпятилась нижняя губа.
Женщина архива повела его в главный зал, и Анпилогов очумел от его бесконечно оштукатуренной и запыленной в верхах высоты. Он всегда чумел от незаполненного, но ограниченного пространства.
Архивная женщина потуже подвязала белый халат, обтянувший замятым полотном ее некрупный зад, подставила лестницу и принялась подниматься по ней боком, одной рукой хватаясь за полки, так, чтобы посетитель не увидел окончания ее ног под халатом и юбкой. Потом она долезла и достала пропыленную папку со скрепленными сургучом тесемками и с улыбкой принесла ее Анпиологову. Он очень поблагодарил, вручил ей шоколадку «Золотой ярлык».
– Идите в просмотровую комнату, – сказала женщина архива, – потом добавила шепотом – И считайте, что вам очень повезло, потому что скоро-скоро этого бумажного архива вовсе не будет, его переведут «на ящики».
– На ящики? – деланно удивился Анпилогов. – Ах, ну да… Все занесут в память систем.
– Да, да… – так же шепотом добавила архивная, – и это произойдет очень-очень скоро. У этих ящиков на так называемых лигокристаллах какая-то бесконечно долгая память и совсем-совсем простой ввод. Положил на ящик – и… она хлопнула ладошками – и пшик!
– Пшик вам будет, пшик… – шептал Анпилогов, вскрывая печать.
В папке оказалась записка Федора Выборгского по поводу необходимости разработки оксалитовой жилы на заброшенном Пятом прииске и перечень выгод от использования очищенных оксалитовых выжимок в народном хозяйстве. Основные положения Анпилогов уже знал и воочью видал, но некоторые вещи его изумили…
Леник вытащил из кармана кусок кальки и аккуратно, слово за словом, перевел на нее остро отточенным карандашиком содержимое письма.
Он вполне понимал, что как только содержимое архивов переведут «на ящики», ему этого содержимого уже будет не достать.
Еще же он обнаружил в папке ссылку на дополнительные (по ключевым словам) документы, содержащиеся в других государственных архивах.
За три дня он обошел их все и использовал весь сверток кальки, умещавшийся во внутреннем кармане пиджака.
14
Вечером, в пятницу, вся группа имитаторов Анпилогова собралась на Второй территории отдела, находившейся за предбанником и лестничной клеткой – на половине Климаши. Климашей называли
