жизни, которые у него уже прочно были определены и очерчены положением рабочего человека.
Что касается драмкружка, то кого в наше время удивишь тем, что у человека есть своя страсть. Один до жжения в ладонях после работы забивает в дворовом скверике «морского козла»; другой как манны небесной ждет субботы, чтобы еще вечером в пятницу взвалить на плечи рюкзак и в паре с таким же заядлым рыболовом махнуть с удочками на удачливый бережок речки или озерца Подмосковья; третий все свое свободное время гоняет на мотоцикле, а то лежит сам под мотоциклом… Так бы играл Владимир до старости в драмкружке, если б не случай. Ведь поют же в хоре ветеранов завода старички и старушки, которым далеко за шестьдесят, и никто из них даже втайне не помышляет об оперной сцене Большого театра. А тут надо же случиться такому. На «Мосфильме» Кораблинов снимал фильм «Заводские сполохи». Производственные эпизоды снимались в цехе, где работал Владимир. Главную роль в фильме играл хотя еще молодой, но уже известный артист Николай Подрезов. Кинозритель знал его по фильмам «Зарница» и «Кровь на цветах». Не работай в эту смену Владимир, когда Кораблинов облюбовывал для съемки фрезерный станок (а этих станков в цехе двенадцать) для своего главного героя, который по сюжету сценария работал фрезеровщиком, не попадись он ему на глаза — и все могло сложиться в его жизни по- другому. А тут надо же такому случиться!..
Скользя взглядом по фигурам и лицам стоящих за станками фрезеровщиков, которые были заняты своим делом, Кораблинов остановился и стал пристально следить со стороны за Владимиром, за его лицом, за его руками, уверенно и четко делающими свое привычное дело.
Владимир даже вздрогнул от неожиданности, когда почувствовал, как чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо.
Договоренность с начальником цеха о том, чтобы кто-то из рабочих помог в съемках, у Кораблинова уже была. А поэтому разговор с Владимиром он начал уверенно и твердо:
— Остановите, пожалуйста, станок.
Поймав взгляд начальника цеха, который утвердительно кивнул ему головой, Владимир остановил станок, не торопясь вытер о фартук ладони, распрямился. Ростом он был даже чуть повыше Кораблинова.
— Нужна ваша помощь… — Кораблинов улыбнулся Владимиру своей покоряющей улыбкой и махнул рукой осветителям, несшим прожектора с лампами-пятисотками и бухты электрокабелей.
Вначале Владимир даже несколько растерялся, поймав на себе сразу множество взглядов совершенно незнакомых людей. Но его выручил начальник цеха Карташев.
— Что стушевался? Это не михалковский «Фитиль». Снимают фильм о нашем брате из бригады коммунистического труда.
Пока рабочие приспосабливали осветительные лампы и операторы устанавливали камеру, Кораблинов объяснил Владимиру, что от него требуется совсем немногое: он должен просто работать, а его в это время будут снимать. И особо попросил, чтобы Владимир по всем правилам обращения с фрезерным станком приступил к работе и продолжал ее столько времени, сколько нужно для съемок, а потом по всем правилам остановил станок. Задача оказалась проще простого.
Но тут ни с того ни с сего в разговор вмешалась табельщица Зырянова, женщина уже немолодая, но остроязыкая, из тех, о ком говорят, что за словом в карман не полезут. Уперев руки в бока, она подмигнула Владимиру.
— Это ему запросто… Он у нас артист. Григория Незнамова зимой так сыграл, что ползала плакало.
На реплику табельщицы Кораблинов не обратил особого внимания, но для приличия кивнул ей головой, выразив благодарность за такое важное сообщение.
Начались съемки. Владимир несколько раз включал станок, по знаку Кораблинова останавливал его. И так продолжалось до тех пор, пока Владимиру это уже изрядно не надоело. Потом к станку встал артист Подрезов: в это время его, ярко освещенного юпитерами, снимали сразу с двух точек. Владимиру бросились в глаза неестественность и напыщенность выражения лица артиста, которого он хорошо знал по последним фильмам.
— Ну как? — тихо спросил Владимира Кораблинов. — Как вы считаете, походит он на человека, который в эту смену совершил рекордную выработку?
Владимир ухмыльнулся и пожал плечами.
— Что же вы молчите? Вижу — с чем-то не согласны?
— Таким взглядом, мне кажется, смотрят не на станок, а в глаза любимой девушке, которая вчера ходила в ресторан с другим, — сказал Владимир, но настолько тихо, чтобы слова его слышал только Кораблинов.
Кораблинов как будто только и ждал этого. Трижды громко хлопнув ладонями, он призвал к порядку запутавшихся в шнурах, переругивающихся между собой осветителей и выпалил так, что слова его долетели аж до стеллажей, за которыми работали девушки-обмотчицы, собирающие электромоторы:
— Вы слышите, Николай Борисович, что о вас только что сказал рабочий-фрезеровщик?
Артисты, осветители и операторы, как по команде, все взглянули на Путинцева, никак не ожидавшего, что Кораблинов так обыграет его ответ.
— Очень интересно! — почесывая затылок, сказал Подрезов. — Рад выслушать.
— Товарищ сказал, что во время работы вы в первых пробах на станок смотрели как в афишу коза, а в следующих — как смотрит неопытный сладострастный любовник в глаза опытной в интимных делах женщине, которая при первом же свидании обчистила его карманы.
Краска стыда обожгла щеки и лоб Подрезова. Залился румянцем и Владимир. Он пожалел, что поделился с Кораблиновым своим впечатлением.
— Я сегодня дьявольски устал, — сказал Подрезов и платком вытер со лба пот. — Никак не могу, настроиться на волну. Не вживусь в обстановку.
— Попробуем еще! — Кораблинов дал знак включить юпитеры.
Сделали еще несколько кадров: Подрезов у станка, Подрезов идет со своей партнершей в рабочей блузе по цеху, потом он подходит к доске Почета и вдруг (о ужас!..) видит свою фотографию, превращенную кем-то из своих же рабочих парней в уродливую карикатуру. На лице его смятение и растерянность. Его блондинистая партнерша, но сценарию Верочка Суетина, в ужасе закрывает лицо руками, круто поворачивается и стремглав выбегает из цеха. Все это снималось строго по сюжету киносценария, и делалось несколько дублей.
После двух часов съемок Кораблинов вдруг заторопился и, поручив второму режиссеру отснять еще несколько эпизодов массовок, уехал. Вместе с ним уехал и Подрезов, сказал, что нездоров.
И нужно же было режиссеру Крюкову и оператору после ухода Кораблинова сделать еще несколько повторных дублей, снимая Владимира в полный рост, чередуя общий план с крупным и особенно акцентируя основные кадры эпизода на лице Владимира, который привычно делал то же самое, что час назад делал при Кораблинове: он просто работал. Правда, на этот раз режиссер-ассистент рассказал Путинцеву содержание эпизодов киносценария и, видя, что глаза Владимира загорелись, спросил:
— Поняли сюжет?
— Кажется, да.
Владимира снимали около часа. Как и Подрезов, он вместе с молоденькой блондинкой, которая, как ему объяснил режиссер Крюков, была безнадежно в него влюблена, молча и сердито шел почти через весь цех (они только что поссорились), а потом остановился у доски Почета и увидел свою обезображенную фотографию. Блондинка, теперь уже в десятый раз, снова выражала глазами испуг и ужас, закрывала лицо ладонями и стремительно выбегала из цеха.
— А что, не хуже Подрезова, — услышал Владимир за своей спиной голос табельщицы Зыряновой. Во время съемок она почти не отходила от артистов и время от времени, когда считала — к месту, вставляла реплики, на которые никто не обращал внимания.
Режиссер резко обернулся и спросил:
— Вы так думаете?!
— А чего тут думать-то? Думай не думай, сто рублей не деньги. Ваш Подрезов за станком делает губки бантиком, ручки крантиком, а наш Путинцев работает. Да и с виду-то разве ваш чета нашему Володе?
Зырянова хотела сказать что-то еще, но на нее шикнул начальник цеха, и она неохотно направилась в
