соответствует, да сами не соответствуют.
— Но кто же все-таки из части заехал? Капитан? Лейтенант? Могли ведь по пути… — Николай пытался заставить политрука сказать что-нибудь о приезжем, но политрук, посмеиваясь, полез под одеяло.
Прошло несколько томительных минут. Наконец в коридоре послышался четкий стук тяжелых армейских сапог с металлическими набойками на каблуках. В палату приезжий вошел на носках.
Николай не видел вошедшего, но, прикованный к постели, он научился по звукам определять, что происходит вокруг, и сейчас почти безошибочно мог сказать, что идет человек, смущенный необычной обстановкой, и старается ставить ноги как можно мягче.
— Андрюша! Куклин! — воскликнул Николай, когда Андрей подошел к нему, и, позабыв о ране, чуть не рванулся с постели. Может быть, он даже не успел сделать ни единого движения, но боль кинжалом врезалась в рану. По лицу его пробежала судорога, и это не ускользнуло от Андрея.
— Коля! Дружище! Молодец! — оптимистически заметил Андрей. — Будешь жив и здоров, если уж заговорил. И долго ты намерен тут прохлаждаться? Носи ему всякие посылки…
За обычным своим грубоватым тоном Андрей старался скрыть свое подавленное состояние, не показать, как угнетающе действует на него беспомощность друга. Он присел на табуретку и, поставив на колени, раскрыл принесенный с собой чемодан.
— Тут тебе ребята кое-что прислали… Это от взвода управления, это от огневиков… От лейтенанта Лаченко, капитана Гусева…
— Слушай, Андрюша, скажи-ка лучше, как там…
— Стой, это еще не все. Вот смотри-ка, — Андрей поднял перед собой бутылку кагора, — это знаешь от кого?
— Откуда мне знать?
— От командира полка с комиссаром. Но, — погрозил Андрей пальцем, — без разрешения врачей я тебе не дам. Так и сказал полковник. А тут ерунда осталась… Со склада.
Николай был тронут таким вниманием со стороны командиров, товарищей, но ему не терпелось расспросить Андрея.
— Андрюша, как там… в полку? Ты прямо оттуда?
— Там? Все в порядке. А я прямо с гауптвахты. — Что-о? Ты сдурел, Андрюша? За что?
— За общество пострадал, — небрежно ответил Андрей.
Андрей не врал. Он действительно прямо с гауптвахты выехал в командировку.
Еще осенью прошлого года кому-то из интендантского управления пришла в голову гениальная идея усовершенствовать форму одежды красноармейца: укоротить шинели так, чтобы полы были на сорок сантиметров от земли.
Такое нововведение никому в армии не пришлось по душе. Оно уродовало фигуру человека. Иному малорослому бойцу приходилось носить шинель чуть ли не выше колен, а тут еще ботинки с обмотками.
Люди в армии ходили в нормальных шинелях, в каких испокон веков ходила русская армия, а батарейцы, придерживаясь старых артиллерийских традиций, щеголяли в длинных до пят.
Начальник снабжения полка Проскуряков, видимо получивший нагоняй сверху за невыполнение указаний, решил одним ударом покончить с крамолой.
Пользуясь тем, что наступила пора сдавать полушубки, выданные еще во время войны, он приказал в первую очередь переодеть батарейцев и решил сам осмотреть всех бойцов после получения новых шинелей. Дежурному по батарее было приказано привести подразделение к штабу полка прямо со склада.
Как на грех, в этот день дежурил Андрей. И как ни уговаривал он писарей на складе, шинели выдали точно по новой инструкции.
Когда Андрей вышел со склада, Мухаметдинов уже выстроил бойцов, напоминавших своим видом ощипанных петухов.
— А ну, короткополые! — крикнул Андрей в сердцах. — Топай за мной!
Подав такую необычную команду, он зашагал к штабу, тая в душе горькую обиду и злость. Однако на полдороге его хмурое лицо словно озарилось ярким светом, и он, засмеявшись, подал команду:
— Сто-ой! Снять всем шинели!
Строй смещался. Люди не поняли команды.
— Оглохли, что ли? Снять шинели! — повторил Андрей и, подозвав с левого фланга самого маленького красноармейца Василенко, подал свою шинель. — На, носи на здоровье. Твою дай мне!
Капитан Гусев в это время был в кабинете командира полка. За окном, с треском отбивая шаг, проходило какое-то подразделение. Гусев, продолжая докладывать план занятий в подразделениях, мельком взглянул в окно и внезапно замолк.
Мимо штаба проходила батарея семидесятишестимиллиметровых орудий. Лица бойцов были сосредоточенны, они отбивали шаг, как на параде, но вид!.. Вид! Полы шинелей передних едва прикрывали карманы брюк и при каждом шаге вздрагивали как бабьи юбки. Впереди залихватски топал Андрей.
Плечи комиссара тряслись от беззвучного хохота.
— Вот чертенок! Вот чертенок, что вытворяет! — с угрозой проговорил полковник. — Устроил маскарад! Посмотрите, мол, какие мы красавцы. Переодел ведь по дороге. Шинели малорослых передал высоким.
— Я расследую и доложу, — сказал капитан, приняв гнев полковника на себя.
— Что тут расследовать? Выдумщик-то вон он, выкидывает впереди свои длинные ходули, — показал комиссар на Андрея. — Кроме него, никому такое не выдумать.
— Смотрите, смотрите, что делает, — продолжал полковник, но уже без всякого гнева.
— Батарея, смирно! — лихо рявкнул Андрей, увидев сбегающего с крыльца Проскурякова. — Равнение на…
— Назад! Кого вы ко мне привели? Кого? — заорал Проскуряков, косясь на окна кабинета командира полка. — На склад! Переодеть всех! Правое плечо вперед!
Андрей и тут схитрил. Чтобы не показать Проскурякову левофланговых, он скомандовал:
— Батарея, кру-угом… марш! Бегом! — А ведь своего добьется, — заметил комиссар.
— Сегодня же посадить, на десять суток…
А Андрей Куклин, не подозревавший, чем закончится для него эта рискованная затея, переодел на складе всех бойцов в такие шинели, что позавидовал бы самый ярый поклонник артиллерийских традиций.
Зато во время вечерней поверки Андрея вывели из строя и заставили снять ремень. Через несколько минут он уже шагал с опущенной головой перед дулом незаряженной винтовки Мухаметдинова.
Скучно было Андрею на гауптвахте. Он даже приуныл: как тут проживешь десять суток без товарищей?
Но скучная жизнь продолжалась недолго. Уже на следующий день еще до обеда на гауптвахту зашли командир и комиссар полка.
— Знаешь, Куклин, за что тебя посадили? — спросил командир полка.
— А как же, товарищ полковник. Знаю.
— Скажи по совести: правильно тебя посадили?
— Товарищ полковник, вы же сами знаете, что значит форма… Какие были бы мы артиллеристы в этих шинелюшках? Срамота одна…
— Но ты же обманул начхоза Проскурякова. За это что полагается в армии?
— Я же для батареи старался, товарищ полковник. Для общества.
— Ну, коли для общества — прощается. Отправляйся в батарею и спешно собирайся в командировку. К Снопову поедешь. Сумеешь разыскать его в Ленинграде?
— Сумею, товарищ полковник. Найду.
— Бегом в свое «общество», — хмуро закончил полковник, но, встретившись взглядом с комиссаром полка, закашлялся, чтобы скрыть смех.
Август сорокового года Николай встретил с горечью: прощай по меньшей мере еще на год
