аспирантура!
Он выписался из госпиталя, прошел гарнизонную комиссию и, признанный годным к строевой службе, явился в отдел кадров.
Из писем товарищей Николай знал, что полк переброшен в Западную Белоруссию, что он стал теперь мотострелковым и в части произошли большие перемены в командном составе. Конечно, ничего этого не полагалось писать, но солдат умеет сообщить своему собрату необходимое.
— Вы назначаетесь в двести двенадцатый артполк, — сказал ему майор, перелистывая документы.
— Это как же, товарищ майор? — не сразу понял Николай. — Почему в двести двенадцатый? Мне в свою часть надо.
— Что-о? — угрожающе сказал майор, поднимаясь со стула. — Может быть, вы еще домой захотите? К маменьке?.. Запомните раз и навсегда: в армии служат там, где приказано. Понятно?
— Я, товарищ майор, вышел из госпиталя, — с трудом сдерживая возмущение и желание наговорить грубости, сказал Николай, — и не намерен выслушивать ваши оскорбления.
— Прекратите разговоры! Приказываю сегодня же выехать в двести двенадцатый артполк!
— Тогда разрешите обратиться по инстанции.
— К командующему? — Хотя бы.
— А если не разрешу?
— Тогда я выеду по вашему приказанию в двести двенадцатый и оттуда напишу рапорт, что вы лишаете меня уставных прав. Дойду до наркома обороны, но своего добьюсь.
— Интересно, — усмехнулся майор, — на что же вы будете жаловаться? И на кого?
— На вас. На то, что вы оскорбляете бойцов, вышедших из госпиталя. Кроме того, там, я думаю, поймут, что значит для нашего брата фронтовика свой полк.
Николай едва удержался от того, чтобы добавить: там-то не канцелярские крысы сидят.
— Разрешаю обратиться по инстанции, если не боитесь получить десять суток строгого…
— Не боюсь.
Злость на майора уже прошла. Что с него возьмешь? Для него старший сержант Снопов всего- навсего единица, которую легко можно переставлять с места на место, не считаясь с человеческими желаниями, с боевой дружбой, легче, чем возиться с оформлением документов.
Майор наделал Николаю хлопот. Пришлось несколько суток ждать приема у заместителя командующего.
Ровно за пятнадцать минут до назначенного срока Николай переступил порог приемной и остановился в замешательстве. Там, ожидая очереди, сидели генерал-майор и два полковника.
— Садитесь, товарищ старший сержант, — приветливо предложил генерал, рассматривая ордена и медаль Николая. — Из госпиталя?
— Так точно, товарищ генерал.
— И что же вас привело сюда?
— Обращаюсь с рапортом о направлении в свою часть.
— Понятно. Отдел кадров сунул вас в другую. Да-а, — сказал он, повернувшись к полковнику артиллеристу, — Вот просится в свой полк, да еще из госпиталя. Это же благороднейшее дело. Значит, ему не стыдно перед товарищами, значит, он нашел там свое призвание и место, что ли… Я почти каждый день получаю письма с просьбой помочь вернуться в «свою дивизию». И приходится…
— А я таких забираю к себе правдами и неправдами. Хороший нагоняй уже заработал на этом деле, — ответил полковник. — Попробуй вот старший сержант доказать… Пытались, товарищ старший сержант?
— Пытался, товарищ полковник.
— И вам прочитали «мораль»? Вот видите. Ну что же, если у вас ничего не выйдет с переводом в свой полк, махнем-ка ко мне в дивизию.
— Благодарю, товарищ полковник, но мне надо в свою часть. Товарищи ждут.
Адъютант командующего вызвал Николая. Николай встал и, на ходу одергивая гимнастерку, последовал за ним.
— Направляйтесь в свой полк, — сказал генерал, выслушав Николая. — Правда, отсюда я вам не смогу гарантировать должность командира взвода…
— Для меня это не имеет значения, товарищ генерал. Могу служить и рядовым.
— Зачем это нужно? Кому от этого польза? У вас опыт…
Генерал что-то написал на рапорте.
В приемной Николай прочитал: «Направить по месту прежней службы».
— Ну как? Вышло? — спросил полковник артиллерист.
— Благодарю вас, товарищ полковник. Вышло.
В тот же день он выехал из Ленинграда. В вещевом мешке его был сухой паек на три дня и несколько английских и немецких книг. Он продолжал заниматься языками и строго следовал установленному для себя правилу: в любой обстановке; выучивать за день хоть несколько новых слов.
Утром на одной станции купил свежие газеты. Печатались материалы седьмой сессии Верховного Совета СССР о принятии Литвы, Латвии и Эстонии в состав СССР, о преобразовании автономной Молдавской республики в союзную республику вместе с возвращенной Бессарабией.
Вести из-за границы были тревожны. Мир переживал критический период. Рушились сильные государства, несколько столетий подряд задававшие тон всей Европе и диктовавшие свою волю другим народам, трещали привычные устои.
В апреле гитлеровские войска оккупировали Данию и Норвегию, а в мае захватили Бельгию, Нидерланды, Люксембург. Английские войска, потерпев поражение, эвакуировались из Дюнкерка с колоссальными потерями. Немецкий солдатский сапог топтал французскую землю. Французские войска были разгромлены, а в июне, к изумлению всего мира, стало известно, что Париж, город славы французского народа, город героических традиций, сдается без боя. Но даже тогда, когда гитлеровцы громили англо- французские войска, правящие круги Англии и Франции вели войну, которую недаром прозвали «странной войной». Суть ее заключалась в том, чтобы, воюя с немцами, не причинять им серьезного ущерба. И боже сохрани, чтобы нанести фашистам поражение! Гитлеровскую военную машину оберегали, чтобы натравить ее на Советский Союз.
Поезд шел по белорусской земле. Отложив газеты, Николай долго смотрел в окно. Вот на поле над небольшой полноводной рекой прицепной комбайн убирает пшеницу. Мужчины и женщины накладывают на телеги свежую солому. Возле одного из возов надсадно лает рыжая собака.
Потом начался лес. И поле с комбайном, и лес чем-то напомнили Николаю родное село, и ему страстно захотелось побыть дома, походить по полям и лесам, где он помнил каждое дерево, посидеть с удочкой на пруду, увидеть рассвет. Это не было мимолетное желание, это была солдатская тоска, охватившая и стиснувшая его до боли. И в то же время он хорошо понимал, что сейчас не время думать об этом.
Война, которая, казалось бы, бушует вдали, приближалась к нашим границам.
Еще издали Николай увидел правильные ряды выгоревших на солнце палаток, расположившихся на опушке леса над рекой. Подгоняемый нетерпением, он перекинул скатку шинели на левую руку и ускорил шаг. Но, пройдя контрольно-пропускной пункт и разыскав палатки своей батареи, он не нашел там никого, кроме двух незнакомых красноармейцев. Полк ушел на трехдневные тактические занятия.
Единственное, что узнал Николай у дневального, это то, что командует батареей теперь не Лаченко, а новый человек — лейтенант Мирошниченко.
С каждым часом становилось жарче. От жары и безделья Николая клонило ко сну, но просить у дневальных позволения поспать в палатке не хотелось.
Часов в одиннадцать за палатками остановилась машина, нагруженная хозяйственным имуществом. Из кабины выскочил первый знакомый человек.
— Старшина! Казаков! — крикнул Николай. Казаков отмахнулся от подошедшего к нему с докладом дневального и кинулся навстречу Николаю.
