Офицеры шли прямо на круглившееся за листвой и мерцавшее плавленым серебром солнце.
— Женщины, — сказал, останавливаясь, Андрей.
— Нам ведь говорили, что лес занят женским батальоном.
Андрей и сам прекрасно помнил об этом, он не раз встречал ударниц на дорогах, но до сих пор не представлял себе по-настоящему, что здесь, на вынесенном далеко вперед участке окопов, под огнем минометов сидят настоящие женщины, которые в тылу носят длинные волосы и играют лучистыми глазами, у которых такие хрупкие пальцы рук, женщины, которые боятся молнии и мышей, у которых дрожат колени, когда на дороге встретится тупо жующая корова.
Женщины в коротких и слишком широких шинелях казались солдатами нестроевой роты. Они сидели редкими группами по две, по три и провожали офицеров или вызывающими, или испуганными глазами.
— Что у них здесь, резерв? — спросил вслух Андрей.
— Едва ли, — ответил Горелов. — У самого окопа?
Шли напрямик, раздвигая кусты, круша сапогами ряды папоротника. Иногда по верхним сучьям и веткам щелкали пули. Впереди тяжелыми шагами шли по фронту редкие, но внушительные разрывы.
— Кто это? — вскрикнул Андрей.
У ног его, в густом папоротнике, приникнув всем телом к гниющей коре дерева, лежала женщина в одной гимнастерке, без шинели. Фуражка лежала рядом.
— Что с вами? — нагнулся Горелов. — Вы ранены?
— Н-н-н-ет… — Зубы девушки стучали.
— А что же с вами?
— Б-б-б-оюсь…
Разрыв ударил близко, взорвав деревья, рассыпал дождем сухую хвою и поднял вверх лежалые листья. Офицеры инстинктивно припали к ближним деревьям.
— И-и-и-й! — залился солдатик.
— Ну, успокойтесь, — взял ее за плечо Андрей. Идите в тыл.
— Я н-ниче-е-его, — рыдала сухими, горловыми спазмами девушка. — Я в-ведь ничего. Два месяца… А тут м-мина. Подругу унесло… Рядом. Не могу! — крикнула она вдруг, бросаясь на землю грудью. — Не могу!..
— Нервный шок, — сказал бледный Горелов. — Что с ней делать?
— Идите в тыл, — твердо повторил Андрей. — Вам надо успокоиться. Здесь вы на других будете действовать. Слышите? Сейчас же, быстро в тыл. Вот туда, — показал он пальцем на офицерский городок.
Девушка послушно, заплетающимися тяжкими шагами пошла к опушке леса.
— Дурацкая затея! — выругался Горелов.
Андрей поглядывал назад. Над кустами плыла, качаясь, фуражка и вздрагивали узкие плечики…
Уже в лесу начались наскоро вырытые ходы в третью германскую линию. Она лежала серой полосой в полкилометре от леса. Если бы ее не было видно по взрытой земле и густым заплетам проволоки, то ее отчетливо указали бы встающие один за другим высокие разрывы, столбы дыма, пыли и щеп. Еще не привык взор к этой картине, как Андрей и Горелов, схватив друг друга за руки, сели на песок.
В ста шагах, над взрывами тяжелых бомб, поднялся черно-белый веер, и грохот наполнил уши надолго неубывающим шумом быстро бегущей воды.
«Мина, — подумал Андрей. — Зачем мы идем туда?» — защемила надоедливая, все крепнущая мысль.
Горелов долго отряхивал землю с новеньких синих бриджей.
Андрей стоял, полузакрыв глаза.
Из прохода выбежали два солдата; увидев офицеров, метнулись в сторону и исчезли за стволами леса.
— Пошли, — сказал Горелов.
Андрей, согнув плечи, двинулся вперед, как раз туда, где резко, словно с усилителем, такал пулемет.
Окоп у Ново-Спасского леса был вырыт немцами фронтом на восток. Теперь казалось, что он нарочно сделан такой дугой, середина которой подбегала к лесу. Он, как рыбу, заманивал наступающих в сеть укреплений.
Германские саперы, видимо, имели время на отделку этой укрепленной позиции. Германские же снаряды слегка потрепали бетонную ее одежду, но все же она и сейчас поражала четкостью голых линий, строгим контуром, прямыми углами, под которыми плоскости стен сходились с гладким цементированным полом.
Окоп был неожиданно пуст. У пулеметов, для которых с трудом соорудили прикрытие на задней, теперь фронтовой стороне окопа, возились ударники. Несколько женщин, поджав ноги, комочками сидели на полу у бойниц.
Офицеры прошли по окопу и остановились у края гигантской воронки. Мина разворотила окоп, не считаясь с бетоном и строгим рисунком траншей, о котором так заботились строители. Разрушали так же основательно, как строили.
Воронка захватила оба края окопа, разделила его на две части, и офицеры, спотыкаясь о куски вывороченного бетона, о какие-то палки и присыпанную землей проволоку, перешли по ее влажному дну в другую часть окопа. Здесь была та же пустота, редкие винтовки на бруствере и вздрагивающие при разрывах комочки в серых шинелях. Андрей уследил на лицах сидевших здесь женщин тупое равнодушие. Казалось, они были оглушены и перестали воспринимать действительность.
Солдатской шумливой, даже в окопах, толпы здесь не было. По всему было видно, что настоящая пехота сюда и не доходила. Удивительно было, что немцы отступили и оставили этот окоп в руках таких слабых противников. Эти женщины-ударницы были острием наступления. Наступление выдохлось, и острие повисло здесь над пустотой. Победа артиллерии явно не имеет никаких шансов вылиться в победу пехоты, в победу армии. Если в ближайшие часы не придут сюда новые, свежие силы — окоп вернется в руки прежних хозяев.
Женщина, сидевшая на полу по-турецки, вытянула ногу и, изогнувшись колесом и оголившись, расчесывала позади поясницу, как будто никого кругом не было.
Она не перестала водить рукой по желтому прыщеватому телу, когда Андрей заглянул ей в рябое, курносое, мальчишье лицо.
Потом она встала, не по-мужски поправила кушак, пряжка которого свисала на боку, щелчком сплюнула на стену и повернулась к офицерам спиной.
Немцы методически били по окопам. Звуки разрывов, как по клавишам рояля, переходили от фланга к флангу. Бомбы часто ложились у самого края окопа — должно быть, место было хорошо пристреляно, — земля сползала по степам, засыпала гладкие полы, но было заметно, что защитники окопа боятся только могучих, как геологический переворот, ударов мин.
Ход в блиндаж был поставлен косо, с таким расчетом, чтобы осколки разорвавшегося в окопе снаряда не могли залететь внутрь. Здесь, при свете свечей — те же прямые углы и гладкие серые плоскости стен. За столом две женщины и два офицера-ударника наклонились над телефонным ящиком и нервно выстукивали сигналом.
— Штаб Сибирского? Алло!.. Штаб Первого Сибирского! — кричала высокая бесцветная женщина с глазами селедки и пальцами ведьмы.
Офицер-ударник принадлежал к числу людей, которые, волнуясь, сразу переходят с уверенного барского баритона на высокий, срывающийся голос, приличествующий подростку. Он что-то доказывал женщинам, которые тупо отрицали все, что он говорил.
— Немцы не наступают потому, что они физически выбиты, уничтожены, — кипятился ударник. — У них по роте на километр. Это же с карандашом в руках можно вычислить. Артиллерия выбила у них здесь несколько дивизий. Здесь некому вести контратаки. Нам следовало бы идти дальше.
— Ходили, — угрюмо сказала круглолицая ударница с ефрейторской нашивкой.
— Ну и что же?
— Туда ходили, назад бежали.
