Вы знаете, отец ведь сам нажил состояние. Он сначала служил в приказчиках. А теперь и я, и оба брата на войне. Старшие братья в пехоте. Одного уже ранили в ногу. Отец стар стал. Мать пишет — одышка у него. Она пишет — рыбаков всех забрали. Ловить некому. Цены выросли. Плохо покупают… дело стоит.
— Но ведь вы все трое обеспечены, служите.
— Да, пока война… Но мы купили землю под Одессой. Хороший кусок на берегу моря. Знаете, у дачи Ковалевского. Ну, труба такая высокая… Пустой участок. Туда вложили много денег. Если все это пролетит — пропадет все состояние.
— Так буржуям и надо, — внезапно выскочил из-под одеяла Архангельский.
Все четыре койки взорвались разом. В Зенкевича полетели подушки.
— Судачки, карасики! — кричал Перцович.
— Вот так Одесса-мама! — хохотал Кольцов.
— Рыбкой торгуете? — зло таращил глаза Перцович. — А мы и не знали.
— А что же тут плохого? — конфузился Зенкевич. — Идите вы все к черту!
— Покажите путь, гидальго!
— Нельзя ли понюхать? — дурачился, тянулся Перцович. — Чем пахнет.
— И рыбия, и рыбия, и рыбья чешуя… — пел непристойные частушки Кольцов.
— Господин капитан, — вдруг вошел Станислав. — Стеценко приехал.
Смех оборвался. Офицерские ноги не попадали в голенища сапог…
Чья-то чужая фурманка остановилась у самого бивуака. Петр, перекинув ноги через борт, спрыгнул на землю. К нему бежали ото всех орудий. Первым подбежал длинноногий Багинский. Он накрест охватил Петра так, что даже плечи того подались назад.
— Сломаешь, буйвол, — смеялся Петр и, не освобождаясь от объятий Багинского, пожимал руки батарейцам.
— Ты как же? Отпустили?
Петр хитро улыбнулся.
— А мы тебя выручать собирались, — размахивал четвертушкой бумаги Табаков. — В армию писали.
— Костров писал — целое сочинение! — сказал Ягода.
Петр уже шел к палаткам и на ходу пробегал текст рапорта.
— Здорово наверчено. — Он покачал головой. — Ну, ладно. А что у вас, ребята?
— Офицеры сбежали! — крикнул Григорьев.
— Комитет новый.
— Шнейдеров скочурился.
— Погоди, — смеялся Петр. — Лучше потом, все по порядку.
— А тебя отпустили или ты сбежал?
— Там нас, арестованных, собрался батальон. Все роды оружия. Ну, а после корниловщины караульная рота нас взяла да и отпустила. И штаб рад был от нас избавиться. Хотели мы сперва штаб штурмом взять, а потом собрали армейскую ячейку, поговорили и разъехались по частям. Решено в частях на фронте провести работу, чтобы корниловский урок не прошел даром.
— Ты и нашим скажи что-нибудь.
— Собрание…
— Это у нас дело легкое, — засмеялся Петр. — Свистнул, крикнул — и собрание.
Сонин тут же вставил два пальца в рот, и разбойный, переливный свист понесся над батареей.
— Беги по орудиям, — скомандовал Ягода, и двое молодых канониров помчались, размахивая руками, в разные стороны к палаткам.
Из офицерского блиндажа вышел Кольцов и, стараясь казаться своим, затесался в самый круг. Батарейцы отступали, давали дорогу, но никто не шел ему навстречу, никто не приветствовал первый, как раньше.
— Вертится, как уж, — шепнул Бобров Петру на ухо.
— Пускай, — отвернулся Петр. — Ребята! Я о себе рассказывать не буду. Офицеры меня арестовали, солдаты выпустили. Вот и все. Я хочу рассказать вам о корниловщине. За что боролся Корнилов? За смертную казнь в армии. За новое наступление. За порядок в стране. А что это значит, мы хорошо с вами знаем. Земля — помещикам, фабрики — капиталистам. А теперь давайте спросим, почему наши комитетчики-эсеры покрывали корниловцев? Потому что партия эсеров только на словах за революцию, только на словах за землю и волю народу. Вот ты, Григорьев, вот ты, Берзин, вот ты, Федоров. Ребята вы малоземельные. Что вы получили от эсеров за революцию?
— Кукиш с маслом… — заорали в азарте все трое.
— И не получите. Они по губам вас мажут, чтобы вы тихо ждали Учредительного. А в Учредительное вас не позовут. Это панская лавочка. Пойдут туда…
— Шнейдеров пойдет.
— Ну да, адвокат пойдет. Да еще, пожалуй, какой крепкий мужичок, товарищ Табаков затешется… Землю и волю дадут народу только большевики. Большевики, как только будет рабоче-крестьянская власть, всю помещичью землю в три дня заберут. Фабрики — рабочим. Командиров выборных. Войну кончать!
— Довольно вшей кормили!
— Хватит!
— Послушали адвокатишку!
— Неплохо было, пока слушали, — раздался резкий, срывающийся голос.
Обернувшись, батарейцы увидели Шнейдерова. Лицо его заострилось, как от бессонных ночей или долгой зубной боли, пошло серыми пятнами. Щеки опали двумя мешками. Но в глазах светилось необычное упорство, какое бывает в минуты, когда мысли вспружинятся и приобретают устойчивость и точное направление наперекор всему.
— Эсеры обещают меньше большевиков, но все, что они обещали, выполнили. Обещать легко. Стеценко обещает вам мир. А если немцы не пожелают мира? А если все-таки продолжится война, а большевики распустят армию, поссорят Россию с союзниками, тогда на нашу революцию наступит сапогом прусский юнкер. Вы, как малые дети, слушаете смутьяна…
Солдаты расступились, перед Шнейдеровым расчистилась дорожка в толпу. Но это больше не был путь к власти и влиянию. Солдаты молчанием встретили слова Шнейдерова. Он остановился, не чувствуя перед собой того упора, на который рассчитаны были жесткие, снисходительно-злые слова.
— Мы потребуем от союзников: даешь мир справедливый, скорый! — крикнул Петр. — А не захотят — заключим мир сами.
— В болото союзничков! — крикнул Федоров.
— К лешему!
— Даешь мир!
Слова Петра падали, как зажженные спички в солому. Слова Шнейдерова, казалось, таяли в воздухе, не доходя до солдатского сознания. Шнейдеров понял, что спорить бесполезно.
— Мы еще посмотрим. Увидим, что скажут организации армии. Они разгонят самочинный комитет.
— Сходи, товарищ, в армию, — предложил Бобров. — Там тебе помогут. Носовой платок дадут.
— Фьють! — свистнул Федоров. На свист ответили. Свист переливался по рядам, озорной, подбадривающий.
— Катись колбасиком! — крикнул Багинский.
Взвизгнула губная гармонь и потонула в смехе и криках.
— Товарищи, — начал опять Петр. — Теперь видно, что рабочим и крестьянам не захватить власть без боя, а не захватить власть — не будет и мира. У Керенского, у буржуев есть юнкера, ударнички, вся сволочь собирается, вооружается, чтобы разогнать советы и комитеты. Рабочий класс под руководством большевистской партии готовится к вооруженному восстанию против капиталистов. И мы с вами должны готовиться к бою. Это будет бой за мир, за землю, за рабоче-крестьянскую власть. Тут уж мы не поленимся. Нет такого рабочего, чтоб не пошел против фабриканта. Нет такого крестьянина, чтоб не пошел против помещика.
