— Но кто может ему помешать?
— Гарнизон из пяти десятков солдат, несущих стражу днем и ночью.
— Это солдаты великого герцогства?
— Нет, из личной гвардии кайзера.
Из коридора слышались все более громкие голоса; начали снова стучать, вызывая главного надзирателя.
— Он спит, господин директор, — отозвался Люпэн, узнавший голос Борели.
— Откройте! Приказываю вам открыть!
— Невозможно, замок испортился. Если позволите дать вам совет, попробуйте вырезать замок.
— Откройте!
— А судьба Европы, которую мы как раз решаем? Вам она безразлична?
Он повернулся к старику:
— Итак, ты не смог проникнуть в замок.
— Нет.
— Но ты убежден, что пресловутые бумаги по-прежнему находятся в нем?
— Разве я не представил вам все доказательства? Не убедил вас тоже?
— Да, да, — сказал Люпэн, — они спрятаны там… Сомнения нет… Они спрятаны там…
Он видел уже, как ему казалось, полуразрушенный замок. Проникал взором в недоступный тайник. И зрелище неисчерпаемых сокровищ, сундуков, полных драгоценных камней и других богатств, не могло бы сильнее взволновать его, чем мысль об этих старых бумагах, которые оберегала гвардия кайзера. Какая чудесная добыча! Как она была бы достойна его! И как ему еще раз удалось проявить дальновидность и проницательность, бросившись наудачу по этому таинственному следу!
Снаружи уже вовсю трудились над замком. Он спросил:
— Отчего умер великий герцог?
— От плеврита, за несколько дней. Ему едва удалось прийти в сознание, и было особенно страшно видеть, какие неслыханные усилия он прилагал между приступами к тому, чтобы собраться с мыслями и что-то сказать. Время от времени он звал жену, с отчаянием на нее смотрел и напрасно шевелил губами.
Снаружи продолжалась работа — старались открыть замок.
— Но он все-таки заговорил? — спросил Люпэн, которого эта возня начинала беспокоить.
— Нет. Но в ту минуту недолгого прояснения, напрягая всю энергию, он сумел начертать несколько знаков на листке бумаги, который держала перед ним супруга.
— Так! И это знаки?
— Большей частью они были неразборчивы.
— Большей частью… Но остальные? — с жадностью спросил Люпэн. — Остальные?..
— Прежде всего, там были хорошо различимы цифры… 8, 1 и 3.
— «813», знаю… А еще?
— Еще были буквы, несколько букв, среди которых можно с уверенностью восстановить только группу из трех знаков, а за нею — еще двух букв.
— «АПООН» не так ли?
— Ах! Вы уже знаете…
Замок начал поддаваться, почти все винты были вывернуты. И Люпэн спросил еще, боясь, что разговор будет прерван:
— Таким образом, неполное слово «АПООН» и число «813» стали формулами, которые великий герцог завещал своей жене и сыну, чтобы они смогли разыскать секретные документы?
— Да.
Обеими руками Люпэн вцепился в замок, чтобы удержать его на месте.
— Господин директор, вы разбудите главного надзирателя. Это будет невежливо, погодите еще минутку, будьте добры. Штейнвег, что стало с женой великого герцога?
— Умерла вскорости после мужа, можно сказать — от горя.
— Ребенка приютило их семейство?
— Какое там семейство? У великого герцога не было ни братьев, ни сестер. Кроме того, он состоял в морганатическом, тайном браке. Нет, ребенок был увезен старым слугой Германна, который воспитал его под именем Пьера Ледюка. Это был довольно скверный юноша, с независимым нравом, гораздый на выдумки, трудный. В один из дней он уехал. Больше его не видели.
— Он знал тайну своего рождения?
— Да, и ему был показан листок бумаги, на котором его отец написал число «813» и прочее.
— И то же самое впоследствии сообщили тебе одному?
— Да.
— И ты доверил все Кессельбаху?
— Ему одному. Из осторожности, однако, показав ему листок со знаками и цифрами, так же как список, о котором я говорил, я сохранил эти два документа. Дальнейшее показало, что я был прав.
— И эти бумаги — у тебя?
— Да.
— В надежном месте?
— Да.
— В Париже?
— Нет.
— Тем лучше. Не забывай, что жизнь твоя в опасности и тебя преследуют.
— Знаю. При первой же ошибке я погиб.
— Вот именно. Так что прими все меры предосторожности, следи за врагами, забери свои бумаги и жди моих указаний. Дело в шляпе. Через месяц или немного позднее мы нанесем визит замку Вельденц.
— А если я буду в тюрьме?
— Тебя из нее вытащат.
— Разве это возможно?
— На следующий же день после того, как выйду я. Нет, ошибаюсь: в тот же вечер… Час спустя…
— Значит, у вас есть средство?
— Вот уже десять минут — да, причем — безошибочное. Тебе больше нечего мне сказать?
— Нет.
— Тогда — открываю.
Он отворил дверь и поклонился господину Борели:
— Господин директор, я не знаю уж, как перед вами извиняться…
Он не закончил. Бурное вторжение директора и трех надзирателей оборвало его речь. Господин Борели был бледен от ярости и возмущения. Вид двух надзирателей, растянувшихся на полу, привел его в исступление.
— Мертвы! — воскликнул он.
— Вовсе нет, вовсе нет, — осклабился Люпэн. — Вот этот, смотрите, шевелится. Скажи что-нибудь, скотина!
— А второй? — спросил господин Борели, бросаясь к главному надзирателю.
— Просто уснул, господин директор. Он сильно устал, и я устроил ему несколько минут отдыха. Прошу его не наказывать. Буду в отчаянии, если он, бедняга…
— Прекратите болтовню, — резко бросил господин Борели. И приказал стражникам:
— Отвести его в камеру… Для начала… Что касается посетителя…
Люпэн не успел более что-нибудь узнать о намерениях господина Борели в отношении старика Штейнвега. Но для него это уже мало что значило. Он уносил в свое одиночество груз гораздо более важных проблем, чем судьба старика. В его руках была теперь тайна Кессельбаха!
Глава 3
Великая комбинация
I
