они и не слыхали…

«Нет, — думал Буонарроти, — в этом стоячем болоте ты ничего не добьешься. Надо быстрее связываться с внешним миром и как-то выбираться из этой дыры…»

Вскоре обозначилась и другая трудность.

Их маленькие сбережения, сделанные на Олероне, подходили к концу. Конечно, в руках у Филиппа была профессия, с которой вроде бы не пропадешь: он мог обучать и языкам, и музыке, и литературе, и истории. Но оказалось, что местным тугодумам ни история, ни литература, ни музыка не были потребны; не интересовали их и иностранные языки, а сыновья их, как правило, росли такими же неотесанными балбесами, как и они сами. С величайшим трудом Филипп нашел несколько уроков, Терезе же пришлось зарабатывать уборкой в двух зажиточных семьях.

В этом статусе все на какое-то время застыло.

А потом пришла беда.

17

Это случилось в плювиозе XII года[23].

Был пасмурный, дождливый день.

Филипп возвращался домой с очередного урока и на обычном месте увидел обычную группу примелькавшихся ему болтунов. Дождь нимало не смущал этих любителей празднословия; укрывшись огромными зонтами, они, как всегда, что-то оживленно обсуждали. Впрочем, на этот раз, в выражении их лиц ему почудилось нечто не совсем обычное…

Он уже прошел было мимо, и они, как водится, приумолкли, но тут один из них вдруг поднялся и крикнул в спину ему:

— Эй, вы, сударь!..

Буонарроти остановился.

— Это вы мне?

— А кому же еще, черт побери? — взгляд говорившего дышал неприкрытой ненавистью.

— Тогда замечу вам, что я не «сударь», а гражданин. Господ, как известно, у нас давно уже нет.

Раздался злобный хохот.

— Вот как? Господ, говоришь, нет? Эх ты, отребье, я ведь узнал тебя. Следовало бы набить тебе поганую рожу…

— По какому праву вы оскорбляете меня?

— Тебе ли толковать о правах? А по какому праву, злодей, ты измывался над порядочными людьми, грабил их и убивал?

— Что вы имеете в виду?

— Вспомни Онелью…

18

Эти слова и потом еще долго звучали в его ушах, уже после того, как, оттолкнув проходимца, пытавшегося ударить его, и тщетно стараясь, скрыв волнение, двигаться дальше размеренным шагом, он брел, точно лунатик, и дома, когда, что-то невпопад отвечая Терезе, он без всякого аппетита глотал остывший суп.

«Вспомни Онелью…»

Как будто можно ее забыть!

Нет, то, что дорого душе и сердцу, что сам считаешь одной из вершин своей жизни, не забывается никогда.

И о н и понимают это. Хотя и смотрят на все с противоположной точки зрения…

…Это произошло сразу после того, как он отличился при подготовке взятия Тулона. Саличетти и Робеспьер-младший написали соответствующий рапорт в Комитет общественного спасения. И вскоре тот же Саличетти уведомил его: прикомандированный к итальянской армии, он назначается комиссаром по надзору за национальными имуществами к востоку от Ментоны.

Это произошло 20 жерминаля II года[24].

Не успел Буонарроти войти в должность, как она была заменена новой, более высокой. 28 мессидора[25] его сделали Генеральным комиссаром восьми округов, образованных на итальянской территории, отвоеванной у сардинского короля. Административным центром этой обширной территории стал город Онелья. Под Онельей, в одной из живописных деревушек, поселился сам Генеральный комиссар со своею супругой.

Эту должность он занимал в течение неполного года.

Почти год в его руках сосредоточивались неограниченные, по существу, диктаторские полномочия.

Он имел право назначать, смещать и наказывать всю администрацию вверенных ему округов.

Он олицетворял революционное правосудие: в качестве генерального общественного обвинителя он возглавлял каждый из восьми революционных трибуналов в округах.

Он решал экономические вопросы, проводил в жизнь идеологию Революционного правительства и даже (в какой-то мере) намечал внешнеполитическую программу, поскольку ведал отношениями с итальянскими государствами.

Как же он употребил эту необъятную власть?

Для возвеличения свой особы?

Вся его жизнь свидетельствовала: он был чужд честолюбия.

Для личного обогащения?

Впоследствии, при аресте, когда был произведен тщательный обыск с целью «конфискации незаконно захваченного богатства», оказалось, что богатство это сводится к двум костюмам, четырем сорочкам и полудюжине чулок (не считая нескольких платьев жены).

Нет, собственная персона во всех ее аспектах меньше всего занимала революционера Филиппа Буонарроти в эти сверхнасыщенные событиями месяцы. Свою неограниченную власть он употреблял только на то, чтобы проводить в жизнь теоретически отработанную, предельно ясную для него программу.

Он помнил слова Сен-Жюста: «Бедняки — это соль земли».

И эти слова он как бы сделал лозунгом всей своей деятельности в Онелье.

Он защищал угнетенных против угнетателей, поддерживал слабых против сильных, преследовал роялистов-эмигрантов, а также тайных врагов Республики, устраивал беженцев из итальянских монархий, заботился о снабжении городов продуктами, следил за качеством выпекаемого хлеба.

Его жизнь протекала в непрерывных разъездах. Он трудился неустанно, не зная отдыха ни днем, ни ночью, словно раб, прикованный к своей тачке.

Ему казалось: еще немного, совсем немного — и яркий свет новой жизни озарит Францию и Европу.

Точно так же казалось и его учителю, Максимилиану Робеспьеру, когда он в жерминале, прериале и мессидоре II года[26], разделавшись с эбертистами и дантонистами, отправлял на гильотину новые и новые партии своих жертв.

Эти жертвы, полагал Неподкупный, будут последними жертвами.

Но вскоре жертвой (и далеко не последней) оказался он сам. За мессидором последовал термидор, и 9 термидора II года[27] Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон и их соратники в Париже отправились на гильотину в свою очередь.

Термидорианский переворот покончил с Революционным правительством и властью якобинцев.

Конечно же для Буонарроти то был страшный, сокрушительный удар. Он никак не мог осмыслить того, что произошло. Но, верный своим идеям и понимая, что термидорианская реакция, вспыхнувшая в столице, до периферии дойдет не сразу, он по-прежнему трудился, делая вид, будто ничего чрезвычайного не случилось и якобинская революция продолжает шествовать по земле. Более полугода пламенный сторонник идей Неподкупного вопреки всему продолжал воплощать эти идеи в жизнь. Именно в это время он затеял нашумевшее дело местного аристократа маркиза Палестрино, отхватив у него изрядную часть родовых земель в пользу крестьян, а затем, в ответ на жалобу потерпевшего, написав ему резкое письмо в якобинском стиле. Маркиз понял, что пожаловался не туда, куда следовало, и обратился непосредственно к новым термидорианским властям. Французский консул в Генуе радостно ухватился за представившийся случай. Он отправил заявление в Париж, утверждая, что так называемый Генеральный комиссар превышает свои полномочия, сеет вражду среди населения дружественной Франции страны и действует в духе

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату