И в письме к Фуше Буонарроти точно выразил свое побуждение: побывать на родине Жан Жака.
Казалось бы, в прежние времена, когда он был свободным гражданином Республики, да к тому же наделенным большими полномочиями, он двадцать раз мог это сделать.
Но так только казалось. И именно «большие полномочия» помешали: тогда не хватило времени. Времени не хватило на многое.
Теперь времени сколько угодно, но сам он уже был не свободным гражданином, а политическим ссыльным, вынужденным быть зависимым от сильных мира сего. И, посылая свои прошения, он очень опасался: а разрешат ли?
Разрешили. Пока — в виде кратковременной экскурсии. Что ж, и на том слава богу. Тем более что он почему-то не сомневался: за этим последует и нечто более существенное. Интуиция подсказывала: уж коли разрешили поездку, то не станут препятствовать и поселению.
Честно говоря, сегодня Женева пленяла воображение изгнанника не только тем, что она была отчизной Руссо. Женева была одним из центров революционной эмиграции — якобинцев и бабувистов, местом весьма перспективным для филадельфов.
И там ведь, помимо прочего, ожидала встреча с Феликсом…
Между тем дело оказалось не простым.
Разрешение было получено, но предстояла довольно длительная процедура, связанная с оформлением поездки.
Женева, присоединенная к Франции в 1798 году, ныне стала административным центром департамента Леман. Поскольку поездка намечалась свободной — в гражданском транспорте и без конвоя, — полицейские власти должны были точно рассчитать пребывание ссыльного в пути и время нахождения в Женеве. На все это ему отпускалось две недели. Но предварительно префект департамента Морских Альп списался с префектом департамента Леман, требуя, чтобы на время пребывания ссыльного в Женеве за ним был обеспечен негласный контроль…
Все это тянулось долго и нудно.
И однако поездка состоялась.
22
Считается, что расстояние от Парижа до Женевы составляет пятьсот километров, а от Женевы до Ментоны километров на тридцать меньше. Но это явная, неточность путеводителя. Путь Филиппа был значительно длиннее.
Дорога очень красива, но чрезвычайно извилиста и местами небезопасна.
Если бы Буонарроти, который имел обыкновение вести дневник, подробно описал свою поездку, то, возможно, получилась бы небезынтересная повесть.
Но Буонарроти в дороге не вел дневника, а если и вел, то в дальнейшем его записки пропали, и поэтому остается только догадываться о тех впечатлениях, которые он получил, проезжая живописнейшие долины и мрачные горные перевалы, величественные лесные массивы и бескрайние поля и луга; впечатления эти должны были стать тем более яркими, что путешествовал он в конце фрюктидора[33], а лучшего времени для этого быть не может.
Так или иначе, но до Женевы он добрался вполне благополучно и ровно через пять суток после того, как сел в дилижанс в Ментоне, оказался в объятиях старого друга.
23
Он страшно устал с дороги. Едва отметившись в жандармском управлении, куда его проводил Лепельтье, Буонарроти вернулся к нему на квартиру, бухнулся в постель и проспал не просыпаясь больше двенадцати часов.
— Сегодня ни слова о делах, — сказал ему Феликс на следующее утро. — Буду весь день водить тебя по городу и знакомить с его достопримечательностями.
Буонарроти не возражал. Он еще не знал, доведется ли ему жить в этом городе, а если доведется, то какой срок, но внутренний голос подсказывал, что Женева дана ему надолго.
День выдался солнечный, но не жаркий; легкий ветерок, тянувший с озера, словно ласкал лицо и руки.
— Нам повезло, — сказал Филипп.
— Здесь почти всегда так, — заметил Феликс. — Не знаю другого города, который обладал бы столь мягким климатом. Из трехсот шестидесяти пяти дней в Женеве по крайней мере триста шестьдесят бывают подходящими для прогулок.
Филипп с интересом рассматривал улицы, по которым они проходили, похожие друг на друга домики с высокими кровлями, ухоженные клумбы и газоны, разбитые во дворах с низкими ажурными решетками.
— Так вот, — продолжал Лепельтье, — прежде всего усвой некоторые общие данные. Женева — старейший центр Швейцарии. Когда Цезарь пришел в Галлию, в пятьдесят восьмом году до рождества Христова, город уже существовал как главное укрепление Аллоброгов…
— Не надо истории, — улыбнулся Филипп. — В ней я немного разбираюсь и без твоей помощи.
— Не надо так не надо…
— Не обижайся. Давай лучше поднимемся на эту гору, и ты покажешь и прокомментируешь мне панораму города.
Так и сделали. И вскоре Феликс Лепельтье, точно заправский гид, пустился в объяснения.
— Река Рона, вытекающая из Женевского озера, делит город на три части: Сите, или Старый город, где мы сейчас находимся, Остров, на середине реки, и деловая часть, иначе квартал Сен-Жерве, лежащий у наших ног. В Старом городе большая часть достопримечательностей Женевы. Видишь высокий купол? Это собор святого Петра, заложенный в XI веке. Готическое здание напротив — ратуша, построенная в XV веке, рядом — протестантская академия, или университет, основанный Кальвином. Но для нас с тобой больший интерес представляет квартал Сен-Жерве, место жительства многочисленных ремесленников, рабочих, людей свободных профессий. Туда мы с тобой сейчас и отправимся.
— Скажи только, сохранился ли отчий дом Жан Жака?
— Я покажу тебе его — он в том же квартале. Правда, это сомнительная реликвия: тебе известно, что Руссо покинул дом, где родился, очень рано…
…По дороге Феликс рассказал, что Женева была и остается одним из центров свободомыслия. В ней несколько масонских лож, из них известностью пользуются «Искренние друзья», «Дружба» и «Союз сердец». Впрочем, из этих трех только первая представляет интерес для филадельфов: в ней много простых людей из квартала Сен-Жерве, а также сосланных или уехавших по собственному желанию французов-якобинцев; эта ложа может стать основой для серьезной работы.
— А как обстоит дело с правительственным надзором? — поинтересовался Буонарроти.
— Он минимален. Правда, префект департамента Леман, господин Барант, человек подозрительный и злобный, поднадзорных не терпит, но он практически бессилен. Весь его штат, в том числе мэр Женевы, не склонен заниматься «чужими делами», а ведь мы-то для них чужаки, и все наши заботы их мало трогают; я бы сказал, большинство из них даже довольно, что кто-то выступает против того режима, который им навязан путем завоевания.
— Ты прав, — в раздумье заметил Буонарроти. — Но нельзя ли побывать на заседании этих «Истинных друзей», или как ты их там называешь?
— Не только можно, но и должно. Я предусмотрел это и сегодня же вечером тебя к ним свожу. А пока расскажу кое-что о людях, с которыми тебе придется иметь дело, и, быть может, мы даже навестим кое-кого из них…
…Квартал Сен-Жерве резко отличался от Старого города. Здесь было меньше бульваров и старинных зданий. Узкие улицы были застроены одно-, двухэтажными домами. Повсюду мелькали вывески мастерских, лавок, таверн. Среди них преобладали рекламы часовщиков — мастеров профессии, которой с незапамятных времен славилась Швейцария вообще и Женева в частности. Улицы, как и в Старом городе, поражали опрятностью и чистотой.
— Здесь много наших, — говорил Лепельтье. — Все люди надежные, испытанной честности, истинные республиканцы. Среди них генерал Лекурб, брат адвоката, защищавшего Моро, старые патриоты Террей и Вийяр, Марат…
— Марат? — изумился Буонарроти.