без ограничений, потребовал уступки всех земель к востоку от Эльбы. И, разумеется, полного разрыва с Россией.
Прусский король был готов все принять, но по мере его уступок требования победителя увеличивались, и, казалось, им не будет конца.
И тогда, в полном отчаянии, Фридрих-Вильгельм переменил направление своих слезных просьб: он стал умолять о помощи своего союзника, императора Александра.
В отличие от Наполеона, Александр откликнулся на его призыв.
Так беспощадность Наполеона к Пруссии сделала неизбежной новую кампанию. Полуторастатысячная армия русских вступила в Польшу.
9
Первое сражение произошло под Пултуском 26 декабря.
Оно закончилось неопределенно. Хотя Наполеон и рассматривал его как победу, он оставил поле боя и вернулся на зимние квартиры в Варшаву.
Варшава… Мария Валевская… Пышные празднества и церемонии магнатов… Восторг народа, надеявшегося, что Наполеон принес Польше свободу…
О свободе Польши завоеватель думал меньше всего. Но он был не прочь использовать настроения поляков, чтобы выудить из страны побольше пушечного мяса. Ему даже пришла в голову мысль выписать из Парижа известного патриота и борца Тадеуша Костюшко. Но Костюшко разочаровал его: борец за независимость Польши ставил «благодетелю» условия, которые для него были совершенно неприемлемы. Дело затягивалось. «Что же сказать Костюшко?» — спрашивал в очередном письме Фуше, ведший переговоры. «Скажите ему, что он дурак!» — грубо ответил император. Он был не в силах понять, как нормальный человек может во имя «химеры» отказаться от весьма реальных материальных благ, предложенных ему…
… 8 февраля 18 07 года Наполеон встретился с русскими при Прейсиш-Эйлау.
Об этой встрече он не любил вспоминать. Сражение было жестоким и кровавым, он лично руководил им, но… как и при Пултуске, явной победы не было. Скорее — и так понимали все, следившие за ходом войны, — это была одна из серьезных неудач Наполеона.
Император Александр был воодушевлен и рвался в новые битвы.
Даже трусливый Фридрих-Вильгельм приободрился и стал вести себя довольно заносчиво: его русский союзник вселял надежду, что многое можно исправить и выторговать при новых переговорах.
Наполеон, напротив, погрузился в раздумья.
Братец Жозеф писал ему в марте: «Ваше величество! Заключайте мир любою ценой!» Жозефу вторили многие другие.
Император и сам понимал, что затягивание войны, так неудачно начатой, чревато непредсказуемыми последствиями.
Все же он не хотел останавливаться. И вскоре мог поздравить себя с принятым решением.
Если Пултуск и Прейсиш-Эйлау не прибавили славы завоевателю, то за Эйлау последовал Фридланд, который Наполеон всегда причислял к своим великим победам.
Сражение при Фридланде развернулось 14 июня, в юбилейный день победы при Маренго. Бездарность русского главнокомандующего Беннигсена содействовала успеху французов. Русская армия была разбита.
Фридланд уравновесил Эйлау.
Не пора ли сказать: «Довольно»?
Это в равной мере чувствовали оба императора.
Инициативу проявил Александр.
Его предложение о мире было принято положительно.
Не прошло и двух недель после Фридланда, как начались переговоры в Тильзите.
10
Много времени спустя, когда экс-император доживал свои дни на острове Святой Елены, его спросили, какой момент своего царствования он представляет себе самым счастливым? И он, не задумываясь, ответил:
— Тильзит…
Он всегда считал Тильзит своей вершиной.
Его артистическая натура, его любовь к показному, его необъятное честолюбие здесь были полностью удовлетворены. И он не просто уверовал в себя — эта вера была ему присуща с давних пор — нет, он почувствовал себя великаном, всесильным чародеем из волшебной сказки, и сама эта сказка вдруг стала явью: все подчинилось ему, все ожидало его указаний.
Первая встреча его с русским царем произошла 25 июня.
С каким восторгом и восхищением смотрели на него в тот день не только свои, но и чужие, русские, там, на другом берегу Немана, когда он, в сопровождении свиты из нескольких сотен всадников, под несмолкаемые приветствия, вихрем пронесся вдоль рядов старой гвардии! Он слышал возгласы: «Это Александр Македонский!», «Это Цезарь!» И еще: «Куда до него Цезарю и Александру! Это сам Марс, бог войны!» И потом, спустившись в барку и подплывая к плоту, установленному посредине Немана, он видел приближавшегося с противоположного берега, в такой же барке, русского императора, окруженного молчаливыми царедворцами, и старался прочесть по выражению его лица, каково-то ему сейчас, наследственному властелину, побитому и униженному, идти на поклон к выскочке-корсиканцу, которого он всегда считал исчадьем ненавистной ему революции!..
Это было великолепно! И какой Эсхил, Корнель или Шекспир мог написать подобную драму!..
Но игра только начиналась, и он понимал, что в своих же интересах должен быть великодушен.
Он ничем не унизил поверженного врага.
Едва ступив на плот, он бросился навстречу Александру, открыл ему объятия, и лицо его выразило радушие и приязнь. Первые слова, которые он произнес, сопровождая их обворожительной улыбкой, были:
— Из-за чего мы воюем, милый брат?
И он тут же убедился, что его собеседник не меньший дипломат и артист, чем он сам, ибо, изобразив на своем лице столь же искреннюю улыбку, Александр ответил:
— Поверьте, любезный брат мой, я столь же ненавижу англичан, как и вы, и буду вашим помощником во всем, что вы станете предпринимать против них!
Наполеон даже вздрогнул от неожиданности.
«Каков, каналья, — подумал он, — ударил сразу же в самую точку, сразу понял, чем может меня взять… Ведь врет, но как врет… Нет, с ним держи ухо востро!..»
Улыбка его стала еще обольстительней, он сказал:
— В таком случае можно считать, что мир уже заключен!
Затем он снова обнял Александра и увлек его в роскошный шатер посреди плота, где должны были вестись переговоры.
…Переговоры продолжались почти два часа. В ходе их Наполеон снова и снова убеждался, что император российский не уступает ему в умении ломать комедию и что такого голыми руками не возьмешь.
В заключение беседы Наполеон расстелил на столе большую карту. Он властно провел черту вдоль Вислы.
— Вот, ваше величество, брат мой, наша демаркация. Все, что к востоку, — ваше, все, что к западу, — мое.
Из этих слов царь понял, что для Пруссии его «брат» вообще решил места не оставлять. Он ловко повернул разговор в сторону прусского вопроса.
Наполеон вспылил:
— Подлый король, подлая нация, подлая армия… Держава, которая всех обманывала, не заслуживает существования.
Александр все так же широко улыбался и поддакивал:
— Разумеется, разумеется… И все же уничтожать Пруссию не следует. Хотя бы из гуманных
