– Здесь нет семейных.
Они поднялись на крохотную терраску, через незапертую дверь прошли в домик. Три небольшие комнаты – столовая, спальня, кабинет, – были обставлены просто, но удобно.
Блер положил руку на изящную, вмонтированную в письменный стол клавиатуру.
– Смотрите.
Он нажал белую клавишу, и над головой негромко загудел укрытый в потолке вентилятор. Зеленая клавиша распахнула окна, оранжевая – опустила жалюзи.
– Здесь нет семейных, – повторил Блер. – И нет слуг. С ними всегда столько канители... Впрочем, для вас и для мисс Сногсби сделано исключение.
На улице раздался тихий рокот автомашины, шофер-туземец внес чемоданы Эверетта.
– Это Фарук, – сказал Блер. – Сейчас он приготовит ванну и займется ужином. Ну а завтра покажет, как управлять нехитрой механизацией быта. В каждой комнате есть такая же клавиатура. В спальной – у кровати, в столовой – на обеденном столе. Он подробно все расскажет и вообще... останется помогать вам, Джордж. Я уже говорил – для вас сделано исключение.
Шофер, неподвижно стоявший у двери, молча поклонился и с чемоданами прошел в спальню.
– А его, пожалуй, болтуном не назовешь, – усмехнулся Эверетт.
– Что может быть ужаснее слуги-говоруна! – нажав клавиши, Блер выключил вентилятор и поднял жалюзи. – Если вы не очень утомлены дорогой, Джордж... Мне надо поговорить с вами. Завтра на рассвете я должен ехать.
Они опустились в кресла. Блер снова поколдовал над клавиатурой, и к ним бесшумно подкатил низенький столик с фруктами и набором для коктейля.
– Странное у меня чувство, Бен, – признался Эверетт. – Такое ощущение, будто попал в какую-то отчаянную авантюру. Я даже не знаю, кто сидит передо мною...
– Друг, – Блер положил затянутую в перчатку руку на его плечо. – Преданный друг ваш, готовый ответить на любой вопрос.
– Что вы затеяли? – пристально глядя в глаза американца, спросил Эверетт. – Неужели все это сооружено только ради проникновения в тайну пустынной саранчи?
– И да и нет, Джордж. И да и нет. Здесь, в Альджаубе, мы действительно занимаемся шистоцеркой. Но на других пунктах...
– Как! Альджауб не единственный!
– Поражает масштаб исследований? О, уверяю вас, игра стоит свеч. Вы угадали, Джордж, тут дело не в одной только пустынной саранче. Предстоит решать проблемы неизмеримо более значительные. Но на самом первом этапе, на самом первом, от шистоцерки зависит многое. Почти все.
Он так и сказал: «От шистоцерки зависит многое». Но в тот момент Эверетт пропустил эти слова мимо ушей. Противоречивые чувства боролись в нем: недоверие, настороженность и... необъяснимая симпатия к этому загадочному американцу.
Блер разлил по бокалам приготовленную смесь.
– Выпьем, Джордж, – предложил он. – За нашу дружбу! Не возражаете? Ведь мы с вами достаточно разные люди, чтобы стать друзьями, не так ли?
Они медленно осушили бокалы. Блер встал, подошел к открытому окну. Невдалеке над вершинами цветущих олеандров вырисовывался темный силуэт башня безмолвия.
– Вы знаете, Джордж, ведь я родом из Мэдфорда. Да, да, из того самого Мэдфорда, где сотню лет назад профессор Трувело поставил свой злосчастный опыт с непарным шелкопрядом. Там до сих пор пугают ребятишек рассказами о нашествии мохнатых гусениц. История эта с детских лет волнует мое воображение. Подумать только: несколько жалких комочков слизи, случайно завезенных в Штаты, обратились грозным стихийным бедствием, поразившим величайшую державу мира!
– История знает немало таких примеров, – заметил Эверетт.
– Вот именно! – подхватил Блер. – Тут было над чем задуматься. Мысли, одна фантастичнее другой, рождались в моем мозгу. Я решил посвятить себя энтомологии. Окончив колледж, поступил в Калифорнийский университет...
– Так вы энтомолог? – удивился Эверетт.
Блер покачал головой.
– Вряд ли могу называться им. Мне не удалось окончить курса. Ведь я из небогатой семьи, отец мой был всего лишь мелким рекламным агентом... К тому ж я вскоре понял, что диплом мне ровным счетом ничего не даст. Для реализации моих идей нужны были не столько знания, сколько деньги, деньги и еще раз деньги! Словом, я без особых сожалений распростился с университетом. Видимо, как и большинство американцев, по натуре я игрок. Мне повезло. Вскоре у меня завелись доллары, много долларов. И тут я решил пойти ва-банк. Все, что было у меня, все до последнего цента вложил в новое дело. Альджауб – одно из моих предприятий. Не самое крупное.
– Значит, фонд имени Теодора Финчля.
– Вы угадали, Джордж, – спокойно подсказал Блер. – Вывеска. Всего только вывеска.
– Но это... – обычно невозмутимый, не привыкший выходить из равновесия ученый кипел от негодования. – Это...
– Это игра, дорогой Джордж. И смею утверждать, достаточно честная игра. Не горячитесь, не торопитесь с выводом. Выслушайте, потом судите.
Блер наполнил бокалы, они выпили. Эверетт старался не смотреть на американца. На душе его было тягостно.
– Итак, фонд имени Теодора Финчля, – неторопливо очищая банан, начал Блер. – Нет, нет, это не выдумка, он существует, этот фонд, он открыл мне доступ во все биологические институты Западного мира. Но я хочу быть откровенным с другом. Мы, конечно, не благотворители. Мы служим иному богу.
– Богу наживы? – усмехнулся Эверетт.
– Богу честолюбия, Джордж. И здесь вы не посмеете осудить меня. Назовите-ка мне ученого, не склонявшегося перед этим божеством.
– Их тысячи. Вам ничего не говорит, например, имя Жана Ламарка?
– Злосчастный предшественник Дарвина? Гений, непризнанный современниками, ослепший и умерший в нищете?.. Разве вся его долгая жизнь, отданная безуспешным попыткам утвердить свою теорию эволюции, не брошена на алтарь того же бога честолюбия?
– Не кощунствуйте, мистер Блер. Жан Батист Ламарк был одним из подлинных рыцарей науки, бесконечно далеких от каких-либо низменных расчетов.
– Итак, честолюбие – низменное чувство? Ладно, ладно, – замахал руками американец. – Не будем спорить. Суть даже не в этом. Хотите знать, что скрывается под нашей вывеской? Извольте...
Он извлек из кармана своей светлой спортивной куртки вчетверо сложенную газету, ногтем отчеркнул жирный заголовок. Эверетт с интересом пробежал небольшую статейку.
КТО СЛЕДУЮЩИЙ?
Вчера в Парижской Академии наук обсуждался очередной проект уничтожения опаснейшего виноградного вредителя – филлоксеры. Как известно, эта коварная американская тля была завезена в Европу сто лет назад и распространилась затем по всему свету.
До сегодняшнего дня наука не нашла по-настоящему надежных способов борьбы с этим чудовищным вредителем. Бесчисленные попытки найти на него управу неизменно оканчивались провалом. Неудача постигла и последнего претендента на Большую премию Парижской Академии, известного химика Шарля Совиньи. Крохотная, еле различимая в лупу тля пока еще сильнее человека! Ежегодно на многих тысячах гектаров – собирает она свою дань.
Итак, огромная премия, исчисляемая десятками миллионов франков, осталась не присужденной. Кто следующий?
– Желаете попытать счастья? – вернув газету, насмешливо осведомился Эверетт.
