— Итак? — спросил Долдри, подходя к Алисе.
— Завтра у нас встреча с консулом во время чаепития.
— Это невыносимо. Вы одерживаете победу везде, где я проигрываю. Хотя главное, конечно, результат. Вы счастливы, я надеюсь?
— Да, и до сих пор не знаю, как вас отблагодарить за все, что вы для меня делаете.
— Может, начнете с того, что отмените наказание и разрешите мне пропустить стаканчик? Только один, обещаю.
— Один-единственный? Даете слово?
— Слово джентльмена, — ответил Долдри и помчался в бар.
Вернулся он с бокалом шампанского, который вручил Алисе, и полным стаканом виски.
— По-вашему, это один стаканчик? — спросила Алиса.
— А вы разве видите здесь второй? — ответил Долдри, уличенный в жульничестве.
Оркестр заиграл вальс, и глаза у Алисы загорелись. Она поставила бокал на поднос официанта и посмотрела на Долдри:
— Вы согласитесь потанцевать со мной? Я в таком платье, что отказывать мне нельзя.
— Дело в том… — пробормотал Долдри, покосившись на свой стакан.
— Виски или девушка, выбирайте.
Долдри с сожалением поставил стакан, взял Алису за руку и повел в танцевальный зал.
— Вы хорошо танцуете, — заметила девушка.
— Моя мать научила меня танцевать вальс, она его обожала. Отец музыку терпеть не мог, тем более танцы…
— Что ж, ваша мама была прекрасным учителем.
— Это первый комплимент, который вы мне говорите.
— А вот и второй: вам очень идет смокинг.
— Забавно! Когда я в последний раз надевал смокинг, это было на вечеринке в Лондоне, очень скучной, кстати, где я встретил бывшую подругу, за которой настойчиво ухаживал несколько лет назад. Увидев меня, она воскликнула, что смокинг мне очень к лицу и что она меня едва узнала. Из этого я заключил, что в том, что я обычно носил, я, наверное, смотрелся не слишком привлекательно.
— У вас уже кто-нибудь был, Долдри? Я имею в виду, тот, кто очень много значил для вас.
— Да, но я предпочел бы об этом не говорить.
— Почему? Мы друзья, можете мне довериться.
— Мы подружились не так давно, и пока еще рано так откровенничать. Тем более что признание было бы не в мою пользу.
— Значит, это она вас бросила? Вы очень страдали?
— Не знаю, возможно. Наверное, да.
— И вы еще о ней думаете?
— Бывает.
— Почему вы расстались?
— Потому что мы по-настоящему и не были вместе. В общем, это длинная история, а я, кажется, намекнул, что не хотел бы об этом говорить.
— Должно быть, я не расслышала, — сказала Алиса, набирая темп.
— Потому что вы никогда меня не слушаете. Кстати, если мы будем кружиться так быстро, я начну наступать вам на ноги.
— Никогда не танцевала в таком красивом платье в таком большом зале, да еще с таким замечательным оркестром. Умоляю, давайте кружиться побыстрее.
Долдри улыбнулся и стремительно закружил Алису.
— Вы странная женщина, Алиса.
— Да и вы, Долдри, странная личность. Знаете, вчера, когда я прогуливалась в одиночестве, пока вы трезвели, я набрела на перекресток, от которого вы были бы в восторге. Проходя мимо, я даже представила, как вы его пишете. Там была коляска, запряженная двумя великолепными лошадьми, трамваи сновали туда-сюда, были еще штук десять такси, старая американская машина, такая красивая, довоенная, и пешеходы повсюду, и даже телега, которую толкал какой-то человек. Вы были бы на седьмом небе.
— Вы вспомнили обо мне, переходя перекресток? Как приятно думать, какие мысли вызывает у вас скрещение дорог.
Вальс отзвучал, гости зааплодировали музыкантам и танцорам. Долдри направился к бару.
— Не смотрите на меня так, тот стакан не считается, я его едва пригубил. Ну ладно, слово есть слово. Вы невыносимы.
— У меня идея, — сказала Алиса.
— Даже боюсь себе представить.
— Что, если нам уйти?
— Ничего не имею против. А куда мы пойдем?
— Пройдемся, погуляем по городу.
— В этих нарядах?
— Да, именно.
— Вы еще более ненормальная, чем я думал. Но если это доставит вам удовольствие, то, собственно, почему бы и нет?
Долдри забрал в гардеробе пальто. Алиса ждала его на верхней ступени крыльца.
— Хотите, покажу вам тот перекресток? — предложила Алиса.
— Я думаю, ночью он будет не так интересен, давайте отложим это удовольствие на светлое время суток. Лучше дойдем до фуникулера и спустимся к Босфору в Каракёе.
— Я не знала, что вы так хорошо знаете город.
— Я тоже, но за два дня, что я провел в своей комнате, я столько раз перечитал путеводитель, лежавший на тумбочке, что выучил его почти наизусть.
Они прошли по улицам Бейоглу до станции фуникулера, который соединял эту часть района с прибрежным кварталом Каракёй. Прибыв на маленькую площадь Тюнель, Алиса вздохнула и села на каменный парапет.
— Давайте не пойдем гулять вдоль Босфора, а лучше зайдем в первое попавшееся кафе. Наказание отменяется, можете пить сколько влезет. Вон там вдалеке вижу симпатичное кафе, кажется, ближе ничего нет.
— Вы о чем? До него метров пятьдесят. И вообще мне понравился этот спуск на фуникулере, он один из старейших в мире. Погодите минутку, я не ослышался, вы отменяете наказание? С чего вдруг такое великодушие? Вам туфли жмут, я угадал?
— Ходить по мощеным улицам на высоких каблуках — это китайская пытка.
— Обопритесь на мое плечо. На обратном пути возьмем такси.
Контраст между парадным залом в консульстве и маленьким кафе оказался разительным. Здесь играли в карты, смеялись, пели, пили за дружбу, за здоровье близких, за прошедший день, за день грядущий, когда дела непременно пойдут в гору; поднимали бокалы за нынешнюю на удивление мягкую зиму на Босфоре, благодаря которому сердце города бьется уже много веков; ругали пароходы, слишком долго стоявшие у причала, бесконечное удорожание жизни, бродячих собак, заполонивших пригороды; упрекали городские власти за то, что сгорел еще один старый дом из-за бессовестных застройщиков, пускавших по ветру национальное наследие; потом снова произносили тост за братство и за Большой базар, где всегда много туристов.
Люди за столами на мгновение забыли про карты, увидав вошедших иностранцев в вечерних костюмах. Долдри не обратил на это ни малейшего внимания, выбрал столик на самом виду и заказал два стакана ракии.
— На нас все смотрят, — прошептала Алиса.
