что произошло между ними. Ибо к тому времени они оба уже знали, что это было.
-- Перед Богом клянусь, я столько молил Его о прощении.
-- Что ж, рада это слышать, милый братец. Только никакого Бога нет, -сказала она, и голос ее был бесстрастен и жесток. -- Я прощаю тебя. Но это не вернет мне моей невинности, не так ли?
-- Мэри, прошу тебя, умоляю, ради Создателя, пожалуйста...
-- Я прощаю тебе все, братец мой дорогой. Кроме твоего отвратительного лицемерия. Мы не грешили -- ты согрешил. Молись за свою собственную душу, мою оставь в покое.
-- За твою душу я молюсь больше, чем за свою. Мы согрешили, да поможет нам Господь. Но Бог простит нас. Он простит, Мэри.
-- В этом году, если йосс мне поможет, я стану женой Джорджа, забуду тебя и забуду Азию.
-- Но ты несовершеннолетняя. Ты не можешь уехать. Я твой законный опекун Я не могу отпустить тебя. Со временем ты сама поймешь, как это разумно. Так будет лучше для тебя же самой. Я запрещаю тебе уезжать Этот подонок недостоин тебя, слышишь? Ты никуда не уедешь!
-- Когда я решу выйти за Джорджа, -- прошипела она, и он отшатнулся, словно тигрица полоснула его своими когтями, -- тебе лучше поторопиться с твоим вонючим 'благословением', потому что если ты этою не сделаешь я всем расскажу... нет, сначала я расскажу Тай-Пэну, и он придет за тобой с плетью. Мне терять нечего. Нечего! И все твои насквозь прогнившие молитвы, которые ты возносишь своему несуществующему Богу и блаженному Христу нашего отца, не помогут тебе. Потому что никакого Бога нет, никогда не было и никогда не будет, а Христос был всего лишь человеком -- святым, но человеком!
-- Ты не Мэри Ты... -- его голос треснул, -- ты само зло. Конечно, Бог существует. Конечно, у нас есть душа. Ты еретичка. Ты дьяволица! Это все ты, ты наделала, не я! О Господи Боже, яви нам милость Твою...
Она ударила его по щеке всей ладонью.
-- Прекрати это, дорогой братец. Меня тошнит от твоих пустых молитв. Ты слышишь? Сколько лет при виде тебя меня бросало в дрожь. Потому что каждый раз я читаю в твоих глазах похоть и знаю, что ты все так же хочешь меня. Даже понимая, что это кровосмешение, как ты понимал это и в тот день, когда впервые сотворил это со мной. -- Она зашлась в жутком хохоте. -- Ты еще хуже, чем отец. Он-то обезумел от веры, а ты... ты только притворяешься, что веришь. О, я надеюсь, что твой Бог существует, потому что тогда ты будешь вечно гореть в адском пламени. И поделом тебе.
Она ушла.
Горацио долго смотрел ей вслед, потом, ничего не видя перед собой, бросился в темноту.
Глава 9
-- Хейа, масса! -- с цветущей улыбкой произнес Лим Дин, широко распахивая дверь.
-- Хейа, Лим Дин, -- ответил Струан, бросая взгляд на барометр. 29,8 дюйма, 'ясно'. Превосходно.
Он двинулся по коридору, но Лим Дин загородил ему дорогу и с важностью показал на гостиную:
-- Мисси говолит зде-ся мозна. Мозна?
-- Можно, -- весело хмыкнул Струан.
Лим Дин подал ему его бренди, уже налитое в бокал, с поклоном проводил до кожаного кресла с высокой спинкой и заторопился из комнаты, Струан забросил ноги на оттоманку. Старое уютное кресло пахло кожей, его резкий запах приятно смешивался с ароматом духов Шевон, который, казалось, все еще окружал его.
Часы на каминной доске показывали без двадцати минут двенадцать.
Струан начал напевать матросскую песню.
Он услышал звук открывшейся двери и приближающийся шелест шелкового платья. Ожидая, когда Мэй-мэй появится на пороге, он опять стал сравнивать ее и Шевон. Этим сравнением он занимался весь вечер, пытаясь непредвзято оценить каждую из них. Шевон была прелестной игрушкой, без сомнения, энергичной и полной жизни. Он бы с удовольствием занялся приручением такой женщины, да. И как жена Шевон была бы в его доме превосходной хозяйкой -уверенная в себе, наделенная тонким умом, она открыла бы ему многие двери. Брать с собой в Англию Мэй-мэй -- как жену -- означало бы пойти на крайний риск. Как любовницу -- другое дело. Н-да, сказал он себе. Но даже и в этом случае я все равно женюсь на ней. Имея за спиной могущество 'Благородного Дома' и с лицензией на монопольное право торговли с Россией в кармане, я могу рискнуть показать длинный нос условностям светской морали и разрушить почти непреодолимый барьер между Западом и Востоком. Мэй-мэй, вне всякого сомнения, докажет -- на все времена -- тем людям, которые действительно определяют общественное мнение, что Восток во всем достоин нас и способен обогатить нашу жизнь и наш быт. Самим своим появлением Мэй-мэй приблизит день равенства. И он наступит еще при моей жизни.
Да, загораясь, думал он. Мэй-мэй будет чудесным ходом в моей игре. Вместе мы добьемся успеха. На все времена. Чуть-чуть йосса, и весь Лондон будет у ее ног.
Он поднял глаза, и окрылившая его радость разлетелась на тысячу осколков, словно хрустальная птица, рухнувшая на пол.
Мэй-мэй, вертясь туда-сюда, стояла в дверях с лучезарной улыбкой на лице. Ее европейское платье с огромной юбкой и турнюром было бешено разноцветным и вдобавок все сверкало драгоценными камнями. Волосы завитыми колечками опускались на голые плечи, на голове сидела шляпа с перьями. Она выглядела чудовищно. Кошмарно.
-- Кровь Господня!
Мгновение они смотрели друг на друга посреди жуткого молчания.
-- Это... это очень красиво, -- спотыкаясь, выговорил он с фальшивой улыбкой, раздавленный болью в ее глазах.
Мэй-мэй ужасно побледнела, лишь высоко на щеках запылали два багровых пятна. Она знала, что страшно потеряла лицо перед Струаном. Она покачнулась, едва не потеряв сознание. Потом зарыдала и бросилась прочь.
Струан рванулся следом за ней по коридору. Не разбирая дороги, он пробежал через ее комнаты и остановился перед дверью в спальню, запертую изнутри на задвижку.
-- Мэй-мэй, девочка. Открой мне.
Ответа не последовало, и он почувствовал, что за спиной у него появились Лим Дин и А Сам. Когда он обернулся, они исчезли, до смерти напуганные выражением его глаз.
-- Мэй-мэй! Отопри дверь!
По-прежнему никакого ответа. Он был в ярости на себя за то, что не сумел скрыть своих чувств, за то, что оказался так глуп и неподготовлен. Он должен был догадаться, что Мэй-мэй непременно захочет по- своему принять участие в бале, и, конечно, все ее вопросы должны были подсказать ему, что она собирается сшить себе бальное платье, и... о, Господи!
-- Отопри мне!
Вновь молчание. Его каблук с треском врезался в дверь. Она распахнулась и повисла на искореженных петлях.
Мэй-мэй стояла подле кровати, глядя в пол прямо перед собой.
-- Не следовало тебе запирать дверь, девочка. Ты... видишь ли, ты... это платье и ты просто ошеломили меня на мгновение. -- Он знал, что должен вернуть ей лицо, или она умрет. Умрет от горя или от собственной руки. -Пойдем, -- сказал он. -- Мы отправляемся на бал.
Мэй-мэй захотела упасть на колени, чтобы поклониться ему и вымолить прощение, но запуталась в юбках и споткнулась. Она открыла рог, чтобы заговорить, но не смогла произнести ни звука. Шляпка с перьями соскользнула на пол.
Струан бросился к Мэй-мэй и постарался поднять ее на ноги.
-- Полно, девочка моя, не нужно этого.
Но она не хотела подниматься. Она еще глубже уткнулась лицом в ковер и попыталась зарыться в него, вцепившись в ворс ногтями.
Струан неловко поднял ее и встал рядом, поддерживая. Мэй-мэй отвернулась. Он твердо взял ее за руку.
-- Пойдем?
-- Что? -- тупо спросила она.
