– Это начинает мне нравиться, – проговорил польщенный Геракл, легонько похлопывая девушку по аппетитной попке.
– Ты как хочешь, – гневно бросил Софоклюс, – но записывать твой продолжительный треп с Посейдоном как триумфальный десятый подвиг я решительно отказываюсь!
– А тебя об этом никто и не просит, – презрительно скривился могучий герой.
Еще немного поругавшись, греки решили отвести Гесиону во дворец царя Трои, а то по пути с молоденькой девушкой всякое может случиться. Места у Трои неблагополучные, то и дело по берегу насильники рыскают.
Царь Лаомедонт встретил эллинов с большим неудовольствием.
– Вы зачем ее освободили? – гневно закричал он, подпрыгивая на троне. – Кто вам дал такое право? Разве вам предназначалась эта жертва? Кто вы, в конце концов, такие? Стража-а-а-а…
– Я Геракл! – недружелюбно буркнул сын Зевса, и царь мгновенно заткнулся.
Подоспевшая было стража, сбившись в плотную кучку, попятилась прочь из тронного зала.
Лицо Лаомедонта расплылось в подобострастной улыбке.
– О могучий сын Зевса, – сладко проговорил царь Трои, – как же отблагодарить мне тебя за спасение единственной любимой дочери?
– Ну… – Геракл задумался, прикидывая в уме. – От двух быстроногих коней я бы не отказался.
– А от одного? – хитро прищурился пройдоха царь.
– От трех! – азартно выпалил герой.
– Полтора! – с готовностью предложил Лаомедонт.
– М… м… м… давай сойдемся на четырех кобылах! – примирительно кивнул сын Зевса. – Или лучше на пяти.
– Одна лошадь, и это моя последняя цена, – бескомпромиссно отрезал царь.
Ужасно любивший честно поторговаться Геракл медленно обнажил свой меч.
– Хорошо-хорошо, – быстро пошел на попятную царь. – Я дам вам в награду за спасение моей единственной дочери прекрасного белого коня и не менее чудесного циркового пони.
– Согласен! – улыбнулся Геракл, задвигая в ножны божественный клинок и ехидно поглядывая на дергающегося Софоклюса, ибо и морскому ежу было ясно, кто поскачет в Тиринф на этом «чудесном цирковом пони»…
Не успел сын Зевса выйти из тронного зала царя Лаомедонта, как в коридоре его схватила за руку заплаканная Гесиона.
– Чего же ты плачешь, красавица? – участливо спросил сын Зевса. —Лично я не вижу никаких причин для слез. Только что я спас тебя от ужасного морского монстра, затем привел во дворец и передал из рук в руки отцу.
– В том-то и дело, – всхлипывала Гесиона. – Старый маразматик опять что-нибудь со мною сделает. Продаст в рабство или снова принесет в жертву.
– С чего бы это? – ужаснулся Софоклюс.
– Лаомедонт давно хочет жениться на моей тринадцатилетней подружке, а я для него только помеха.
– Вот же старый безобразник! – искренне посочувствовал девушке историк. – Геракл, что же делать?
– Пойдем с нами! – Сын Зевса ободряюще потрепал Гесиону за розовую румяную щечку. – И ничего не бойся!
– Эй, вы куда? – возмутился начальник дворцовой охраны, когда гости проходили через главные ворота. – Царь запретил своей дочери покидать покои!
Ответом ему был тяжелый кулак Геракла.
Прочие троянские солдаты, присутствовавшие в тот момент на царском дворе, поспешно отвели глаза, смотря куда угодно, но только не на мрачно насупившегося сына Зевса. Затем один из троянцев осторожно склонился над распростертым телом начальника, попробовал у того пульс и, повернувшись к остальным воякам, знающе прокомментировал:
– Солнечный удар! К вечеру будет как огурчик…
А Геракл с Софоклюсом и несчастной девушкой уже шагали далеко за стенами неприступной Трои.
Могучий герой обернулся и скептически посмотрел на грозный город.
В принципе разрушить его сын Зевса мог бы за какие-то двадцать четыре часа. Но делать это в тот момент Гераклу было попросту лень. Вот если бы наместе Трои оказался Карфаген… тогда да. Лежать бы ему к утру в дымящихся руинах.
Уцелела в тот раз великая Троя, ибо было ей предначертано погибнуть много позже из-за «прекрасной» Елены и еще доброй тысячи неблагоприятно сложившихся обстоятельств, в том числе и на самом Олимпе.
Оседлав поджидавших на морском берегу дарственных лошадок, эллины в задумчивости поглядели на несколько растерянную Гесиону. Геракл достал сотиус-мобилис и, ничтоже сумняшеся, позвонил самому Зевсу.
– Да, сынок, – страшно обрадовался Громовержец. – С высоты Олимпа я вижу тебя просто отлично. Что случилось?
