– Они что, действительно знакомы? – опешил историк.
– Они часто переписывались, – оскорблено ответил посланец. – Но вмешались вездесущие олимпийцы, и разрыв высоких отношений стал неизбежен. Целлюлита призналась Эврисфею в любви, но подлый Герм… гм… один из олимпийцев рассказал царице амазонок, как на самом деле выглядит ее возлюбленный.
– А что… – хохотнул Геракл, – он описывал себя в письмах двухметровым красавцем атлетом с длинными вьющимися волосами?
– Ну… примерно так, – подтвердил Копрей. – Мой хозяин не скоро оправился после внезапного разрыва с царицей, он сильно болел, его тут же свалил приступ хронический диареи, а затем началось тотальное выпадение волос.
– М-да-а-а-а… – задумчиво протянул Софоклюс. – Вижу, душевная травма была просто сокрушительной.
– Под стать габаритам возлюбленной! – подхватил сын Зевса.
– Именно поэтому Эврисфей и пожелал иметь у себя в Микенах часть гардероба любимой, – скорбно вздохнул посланец.
– Секундочку! – Геракл неистово почесал под шлемом кудрявый затылок. – Почему Эврисфею понадобился именно пояс Целлюлиты, а не, скажем… ну… ее меховой сапог? Ведь сапог царицы было бы достать намного легче и, главное, быстрее.
Копрей снова вздохнул:
– Эврисфей желал иметь такую вещь любимой, которая наиболее близка к ее столь недоступному, желанному телу…
«Так-так, – ехидно прищурился Софоклюс, – интересно, что по этому поводу сказал бы наш старый знакомый Зигмундис Фрейдиус? Наверное, накатал бы очередную сумасбродную монографию о любовном влечении к женским вещам!»
– Ладно, – махнул рукой сын Зевса, – кончай трепаться, давай следующий подвиг!
– Я заучил его наизусть! – радостно похвастался посланец и нараспев прочел: – Великий Эврисфей повелевает Гераклу Олимпийскому привезти в Микены дочерей царя Гериона, что правит плодородными землями на западном крае Греции, там, где сходит на закате с неба лучезарный бог солнца Гелиос.
– Да на фиг мне этот Гелиос, – возмутился Геракл. – Лучше скажи, что за дочери такие и на кой сатир они понадобились нашему недоделку?
– Отвечаю. – Копрей торжественно кивнул. – Дочерей ровно двенадцать: Пиропа, Мирона, Тэратос, Мегафона, Гэфира…
Сын Зевса предупреждающе показал посланцу кулак, и тот благоразумно перешел к ответу на второй поставленный вопрос.
– Эврисфей всё еще никак не может оправиться после трагического разрыва с Целлюлитой, и поэтому дочери царя Гериона нужны ему для его… э… э… гарема!
– Что?!
– Вот так!
– И много там у недоношенного сейчас женщин? – усмехнулся Геракл.
– Ни одной, – честно ответил Копрей, – точнее, лишь хромой горбатый слуга.
– Как? – выдохнул Софоклюс.
– В качестве кого? – вытаращил глаза сын Зевса.
– В качестве евнуха! – разъяснил посланец.
– А… – разочарованно покачал головой Геракл. – Жаль, что эта должность в гареме Эврисфея уже занята, а то я думал порекомендовать ему Софоклюса.
– Кого? Меня? – взвизгнул историк. – Да тысячи, тысячи гречанок в разных концах Аттики клятвенно тебе подтвердят, что никакой я не евнух!
– Хорош врать! – строго осадил личного хрониста могучий герой. – У меня от твоих припадочных воплей уже голова разболелась.
Копрей тем временем жадно пялился на великолепного жеребца царя Лаомедонта.
– А можно назад в Микены я поеду на твоем коне, Геракл? – робко спросил посланец. – Ведь всё равно у тебя есть прекрасная боевая колесница, зачем же тебе еще и этот превосходный скакун?
– Поедешь в Микены на пони Софоклюса! – бескомпромиссно отрезал Геракл. – Либо потопаешь пешком…
На том они и расстались.
Проводив взглядом нелепо скачущего на хромой лошадке Копрея, сын Зевса позвонил на Олимп и попросил Гефеста переправить себя вместе с колесницей и хронистом в западные края Греции. Чудесного же жеребца Геракл подарил своему эгидодержавному папане, и лошадь была незамедлительно телепортирована на Олимп.
– Почему ты больше не придумываешь мне героические подвиги? – обиженно спросил Софоклюса великий герой, когда они мчались по дорогам западной Греции.
– А не надо было меня по голове часто бить! – не менее обиженно отозвался Софоклюс. – Вон, я до сих пор весь в шишках и синяках. Меня даже люди пугаются, не только муза.
– Муза?
– Ну да, та самая ветреная фемина, что дарит славу бездарным дуракам и обходит стороной
