сочетается с традицией иллюминирования, принятой в монастырях Ренессанса, — есть квинтэссенция посредничества, вмешательства копииста, анонимного компилятора, воспроизводящего по-испански рассказ о последних жрецах Мичоакана под диктовку дона Педро Киньеренгари, сына петамути (одного из жрецов- историков при дворе правителя) и свидетеля последних мгновений владычества племени пурепеча. «Описание Мичоакана», равно как и «Книги Чилам-Балама», — еще и отчаянная попытка остановить время, спасти память, готовую растаять бесследно.
Перед нами действительно священная книга, это волнует и ввергает в смущение. Знание, что содержится здесь, предшествовало всякой письменности. Это легенды, передававшиеся из поколения в поколение. Они величественны, прекрасны и исполнены красноречия, которому обучали тогда в религиозных и военных школах Мехико-Теночтитлана, — тех самых, что помогли Бернардино де Саагуну создать «Обычаи и верования Новой Испании». Но невольно приходят на ум еще не утраченные эпосы, что существуют у бесписьменных народов: у куна, обитателей архипелага Сан-Блас, у инуитов Гренландии, догонов Экваториальной Африки или тиби с островов Океании.
Именно письменность сделала «Описание» тем, чем она теперь является в наших глазах. Завещанием… Но по своим художественным свойствам это завещание стоит в одном ряду с величайшими мировыми текстами: с «Илиадой» и «Одиссеей», с «Песнью о Роланде» или японскими «Записями о деяниях древности».
Перед нами эпос: подобно приключениям аргонавтов, «Описание Мичоакана» — это повесть о путешествии, предпринятом ради великой инициации, о появлении на земле первых пурепеча, о том, как они добились признания богов и «как предки нынешних правителей начали заселять землю».
Но откуда они взялись, эти первые люди, чичимеки? «Описание» нимало не проясняет тайну появления первых пурепеча. Только вскользь, как предположение, упоминает, что ранее эти земли были частично заняты «людьми Мехико», «науатлями» (говорящими на языке науатль), и что в каждом городе «имелся свой касик, со своими подданными и богами».[3] Но лишь одно не вызывает сомнения — это божественная природа того первого завоевания. Ни Хире Тикатами, ни его воины, сперва завоевавшие гору Уирунгуаран Пешо недалеко от места основания будущего города Сакапу Таканендам, не были к этому причастны: «Все начал бог Тирепеме Курикавери, от него бразды правления получил первый повелитель», чью волю потом признали Цизамбанеча, властители города Наранхан. То же происходило и потом, во времена великого Тариакури, «жреца воздуха», когда пурепеча окончательно утвердили свое главенство в Мичоакане: они возвысились благодаря не собственной доблести, а покровительству бога Курикавери, направлявшего их во время боя, расширяя таким образом свои владения.
Так вот, начало здешней истории — приход чичимеков, бродячего воинственного племени, которое, следуя велениям своего божества Курикавери, появилось у отрогов вулканической сьерры в начале XIII века.
Откуда пришли эти люди? Можно представить себе, соглашаясь с историком Луисом Гонсалесом, как эта ватага «свирепых пурепеча», ловких лучников, воинов, закаленных веками странствий, легко подминала мирные земледельческие народы Центрально-Мексиканской равнины или рыбачьи племена озерного края, действуя как гунны или татары в Евразии. Вправду ли они пришли с севера, как повествуют о том большинство хронистов и надпись на куске холста, названного Лиенсо де Хукутакато? Мы, стало быть, можем себе представить одну из последних волн великого варварского нашествия, так же как и ацтекское, берущего начало в Семи пещерах Чикомостока; покинув свою прародину Ацтлан, они ринулись в Мичоакан, ведомые неким индейским героем, о котором отец Телло в своем донесении[4] пишет так: «благородный мексиканец, исполненный многих доблестей, по имени Тцилантцы вместе с сородичами основал город, первоначально прозванный Уитцитцила, каковой ныне все именуют Тцинтцунтцан».
Еще существует легенда, которую приводит отец Акоста: отряд чичимеков, изгнанных из родимых мест своими же соплеменниками, укравшими у них одежду и оставившими голышом у берега одного из озер, был вынужден не только отречься от родства с обидчиками, но и сменить язык. Есть и легенда о том, как племена пурепеча расселились у озера Пацкуаро, явившись туда вслед за ласточками, которых гнал коршун (такое предание приводит Морис Бойд[5]). Легенда о пурепеча, пришедших с юга, с земель, где не было поселений майя, вызывает сомнение не более, чем сказание о царстве Ацтлан. Лингвист Моррис Сводеш смог установить, что язык Мичоакана в чем-то родственен кечуа — наречию перуанских инков.
Пришли ли они из северных пустынных краев, где, по слухам, находилась легендарная, сказочно богатая страна Сибола, с юга, из лесов, где зародилась цивилизация майя, или же откуда-то из-за моря, но пурепеча — народ, чьи истоки неведомы, а потому с ними изначально связаны представления о магических тайных знаниях. Доподлинно известно лишь то, что небольшая группа завоевателей, явившихся в Мичоакан где-то в XIII веке, была не совсем чужой народу, который уже там жил. О том, как произошла эта встреча, повествует «Описание Мичоакана». Когда два брата, Уапеани и Пауакуме прибыли на берега озера Пацкуаро, они прежде всего обратились с вопросом к рыбаку, который ловил рыбу, сидя в пироге: «Островитянин, что ты здесь делаешь?» А тот ответил: «Хенди Таре?», что значит: «Чего ты хочешь, знатный человек?» — «Люди на этом острове, — говорится в документе, — пользовались тем же языком, что чичимеки, но многие их слова были искажены, словно у горцев». Но вот братья и рыбак, исчерпав все, что можно было сказать об их пище — о рыбе для него и о дичи для них, — перешли к самому важному предмету беседы, к богам. Выяснив, что боги, почитаемые на берегах этого озера, — те же самые, от каких произошел род чичимеков, пришельцы восхитились: «Это же предки привели нас сюда! Разве такое возможно? — спросили они. — Значит, мы в родстве? Мы-то думали, что родни у нас больше нет, а вот она! Неужели это правда? Мы — родня, у нас одна кровь!» И рыбак ответил: «Да, знатные люди, мы с вами в родстве».
Это взаимное узнавание — самое волнующее и значимое в приведенной легенде, ибо показывает, как из двух разнородных частей рождается народ, как в нем сливаются оседлые группы населения, занимающиеся сельским хозяйством и представляющие вершину этой цивилизации, ее самый богатый слой, а с другой стороны — группа воинственных кочевников, привносящая с собой представления об иерархии, основанной на силе, и горделивое поклонение богу Курикавери, что потом обеспечит пурепеча превосходство над соседними племенами. Таково же было и объединение майя в X веке, когда племена «незнатного происхождения» обосновались на Юкатане и создали новую империю. Разница только в том, что пурепеча имели мало общего с тольтекской культурой, напротив, ненависть и презрение, которые обитатели Мичоакана испытывали к тем, кто населял Мехико-Теночтитлан, сделались константой их истории. Если и были в империи пурепеча «науатли», то их положение всегда оставалось подчиненным наряду с отоми и матлатцинками.
Когда Иретикатаме (правитель Тикатаме) пришел со своим народом к вулканам Сакапу Таканендам, его заботили отнюдь не люди. Он знал, что прежде всего следует договориться с богами горы, Ангамукурача, возглавлявшими тамошний пантеон, теми, «кто стоял перед дверью дома или у входа в пещеру» (Матурино Джильберти). Ради этого он соглашается жениться на местной девушке, как ему было предложено владыкой города Наранхана. Но одновременно он возвещает о воле своего бога Курикавери, поскольку сам выступает от его имени: «Есть нечто, что я должен вам сказать, а уж вы передайте вашим повелителям, ибо им уже известно, что мой народ и я блуждаем по горам в поисках хорошего дерева для наших храмов. А еще я делаю стрелы и спускаюсь на равнину, чтобы накормить солнце и небесных божеств, а еще богов всех четырех частей света и матерь Квераупери мясом оленей, убитых моими стрелами…» И потому, когда родственники Иретикатаме нарушили запрет, взяв себе оленя, предназначенного Курикавери, это явилось деянием, направленным против богов, и Тикатаме должен был бежать, взяв с собой жену и сына. Ибо святотатство — страшный грех. По велению своего божества, Курикавери, он остановился вместе с войском у берегов озера Пацкуаро, где затем будут происходить все сколько-нибудь значительные события в жизни пурепеча. Он избирает для стоянки место, называемое Зичашукаро («примерно в трех лигах от селения Мечуакан», — уточняет «Описание»), и именно там некоторое время спустя гибнет от руки своих родичей.
