реальность, данная ему в ощущениях, весьма неприятных. Да и хирург в госпитале откровенно сказал, что он инвалид, и это на всю жизнь. А если не будет хорошо заботиться о своем здоровье, то и вообще долго не протянет. Только железо, укрепляя мышцы, способно капля за каплей, выжать из него болезнь. Ведь снабжая мышцы питательными веществами, организм волей-неволей вынужден искать резервы, стимулировать собственные восстановительные силы. Как говорили великие физиологи: функция делает орган. Искалеченный, разлаженный механизм его, так сказать, существа, постепенно наладится, восстановятся нормальные функции.
Сидя рядом с тренером на лавочке, Павел хотел все это сказать ему. Но привычная, будничная обстановка зала почему-то помешала ему это сделать. Ухали штанги на помосты, пахло застарелым запахом пота, прелью не стираных футболок, чуть-чуть — резиной помостов.
Из последних сил, сдерживая бешенство, Павел проговорил:
— Поскольку я являюсь студентом Университета, то имею право тренироваться в этом зале… — как ни старался он сдерживать бешенство, голос его звенел на высокой ноте.
Тренер усмехнулся:
— У тебя же освобождение от физкультуры…
— Как только смогу бегать, сразу же от него откажусь!
— Ах, так ты даже бегать не можешь!
Тренер был молод, чуть-чуть только постарше Павла, и страшно любил показывать студентам свою власть. Если кто-то пропускал занятия, давал заведомо невыполнимые задания и требовал, чтобы их неукоснительно 'отрабатывали', иначе не ставил зачета. А без зачета по физкультуре могли и до сессии не допустить. На этих 'отработках' случались и сердечные приступы, и приступы истерии, его это не трогало, а университетское начальство считало, что он в достаточной мере требователен. Со спортом он имел весьма поверхностное знакомство, окончил физкультурное отделение пединститута. Кажется, имел второй разряд по пятиборью. Штангу он явно впервые увидел, когда начал вести занятия секции тяжелой атлетики уже устроившись преподавателем на кафедру физкультуры Университета. Как ему удалось устроиться сюда, одному Аллаху было ведомо. Да его родителям, работавшим в Университете.
Глумливо усмехаясь, тренер произнес:
— Все же, я бы, может быть, и разрешил тебе заниматься, если бы ты принес справку от врача…
Поняв, что бессмысленно упрашивать и унижаться, Павел ушел из спортзала. Рассчитывать на справку не приходилось, ни один врач не сможет решиться выдать такую, на вид вроде бы безобидную, бумажку.
Он понимал, почему его выгнал тренер, но от этого легче не становилось. Несколько лет назад какое- то околоспортивное светило, из области тяжелой атлетики, выступило с разгромной статьей о так называемом 'культуризме'. Было напрочь забыто чисто русское слово — атлетизм, которым занимались еще писатель Куприн и Поддубный с Заикиным, цирковые борцы. По каким-то неведомым закономерностям ортодоксальной мысли обыкновенный вид спорта вдруг превратился во вредное для здоровья, порочное увлечение, и даже в 'чуждую нашему обществу западную философию'. Когда пронесся шквал публикаций в спортивной литературе, о 'культуризме' забыли, будто нет его, и никогда не было. Об атлетизме тоже.
И вот это коснулось Павла. Выходя из спортзала, он подумал, что надо сходить к ректору, он поймет.
Павел знал, что ректор любил поработать в своем кабинете допоздна, а потому направился прямиком в Университет. По пустынным коридорам привидениями слонялись неприкаянные вечерники. В приемной секретарши не было, а потому Павел беспрепятственно прошел в кабинет. В кабинете ректора горела только старая, довоенного образца, настольная лампа, с зеленым абажуром. И были покой и тишина, какие бывают только черным предзимьем, и только в таких вот старых, надежных, респектабельных Университетах.
— Проходите, садитесь, — приветливо проговорил ректор, поднимая взгляд от кипы бумаг, которые он читал.
Павел подумал, что это чья-то диссертация. Подойдя к огромному старинному столу, он опустился в скрипучее, тоже старое кресло.
— А, Паша!.. — со стариковской простотой воскликнул ректор. — Здравствуй, здравствуй… Что случилось?
Ректор читал у них курс лекций по истории Партии. Павел точно знал, что после двух лекций, ректор уже знал по имени большинство студентов с потока. Так что, зря некоторые первокурсники начинают здороваться с преподавателями, которые у них читают лекции, за месяц до первой сессии. Любой преподаватель после первой же лекции знает своих студентов в лицо, после второй по фамилиям, а после третьей уже и по именам.
Сидя в низком кресле, страдая от неудобной, слишком низкой посадки, когда колени задраны чуть ли не до ушей, Павел сбивчиво рассказал об инциденте в спортзале.
Ректор внимательно слушал, не перебивая. Когда Павел закончил, спросил:
— Как я понял, ты желаешь заниматься культуризмом?
— Не культуризмом, а атлетизмом, — чувствуя, что краснеет, промолвил Павел.
— А почему бы тебе не заняться легальным видом спорта?
— Но ведь атлетизм никто не запрещал! — с отчаянием воскликнул Павел.
— Ну, что ты волнуешься? — укоризненно промолвил ректор. — Дело тут, понимаешь, сложное… — он помедлил, видимо раздумывая, как подоходчивее объяснить студенту то, что для него было ясно, как божий день. — Так называемый культуризм давно перестал быть просто видом спорта, он стал идейным оружием наших врагов. С его помощью определенные круги Запада стремятся развратить, разложить некоторую часть нашей молодежи. Поклонение этому пресловутому культу тела отвлекает нашу молодежь от решения действительно важных, серьезных задач, воспитывает эгоизм и эгоцентризм, свойственные молодежи капиталистических стран. Да и много молодых, крепких парней отвлекается от здоровых видов спорта. Так что, мы должны всеми силами бороться с этим явлением, а не проповедовать его.
— Но ведь, Вениамин Степаныч, что плохого в этом культе тела? Разве плохо быть здоровым, сильным, вести здоровый образ жизни, без табака, водки… и прочих гадостей?! — Павел чуть не ляпнул — 'наркотиков', чем вверг бы несчастного старика в шок, потому как в то время в Советском Союзе не было ни наркотиков, ни наркоманов, по официальной версии. Но Павел-то лично знал в своем родном Урмане десятка три закоренелых наркоманов.
— Вот то-то и оно… — сожалеюще покачал головой ректор, глядя на Павла, как на неразумного ребенка. — Внешне любая идеология может показаться привлекательной и правильной. Но какое она несет в себе идейное ядро?..
Павлу показалось, что добряк Вениамин Степаныч вдруг окружил себя непроницаемой броней, и все аргументы будут отскакивать от нее, как тот сакраментальный горох от проклятой стенки.
— Вениамин Степаныч, — тихо вымолвил Павел, опуская голову, — я бы с удовольствием занялся легальным видом спорта, но у меня не все ладно со здоровьем… Не могу я заниматься тяжелой атлетикой! — уже с отчаянием воскликнул он. — Вот укреплю немножко здоровье атлетической гимнастикой, тогда посмотрю…
— Так кто же тебе разрешил заниматься, если ты болен?!
— Я не болен! Но если не буду заниматься, то непременно заболею…
— Не пойму я тебя что-то… Так жить — ты болен, спортом заниматься — не болен? Крутишь ты что- то…
Павел чуть не взвыл от отчаяния, и особенно от неприязненной усмешки, вдруг вылезшей на лицо ректора. Господи, не распространяться же перед ним битых два часа о принципах лечения некоторых заболеваний дозированной физической нагрузкой! Он просто не поймет. В его время с простым насморком укладывали в постель на неделю. Скажи ему, что в Штатах через месяц после операции на сердце, больные уже бегают, не поверит, да еще обвинит в низкопоклонстве…
Но ректор вдруг потянулся к телефону, подумав секунду, набрал номер:
— Кафедра спорта? Ректор беспокоит… Позовите к телефону тренера по тяжелой атлетике, — минуту он сидел неподвижно, рассеянно глядя куда-то поверх головы Павла, наконец, встрепенулся: — Добрый вечер, ректор вас беспокоит… Что там у вас с Павлом э-э… Что, нажаловался? А куда прикажете ему бежать, в суд что ли? Главная инстанция для студента — ректор! Давайте по порядку… — ректор долго
