– Идет, – вздыхаю.
Вот только Соломона Исааковича мне в этой жизни и не хватало.
Для полного личного и общественного счастья.
А что делать?
Попрощался и поехал.
Только с Машкой ужинать сели – Сашка звонит.
– Привет, – говорит, – еще раз. Чем занимаешься?
– Да вот, – смеюсь, – Машке бараньи ребрышки заказываю…
– А-а-а, – смеется в ответ. – Тогда доедайте и приезжайте ко мне. Это будет твоя расплата за мои прогибания перед этим старым пердуном. Светило музыкальной педагогики, блин…
– Саш, – вздыхаю, – побойся бога. У Машки гонка сегодня. Открытие сезона.
– Ну тогда, – ржет, – ты приезжай сейчас, а Машулька – после гонки. Я ее что-то тоже давно не видел…
– Ладно, – говорю. – Попробую…
И кладу обреченно трубку.
Машка выразительно поднимает бровь и чуть-чуть наклоняет голову.
Приходится излагать.
– Ну, тоже мне проблема, – смеется она. – Езжай, конечно. И я после челленджа подскочу. С Сашкой – интересно…
Так, думаю.
Завтрашние дела придется на болт отправлять.
Эх, судьба наша бекова…
…Разошлись даже не в семь утра, как я предполагал.
В половине девятого.
Ему-то – по барабану, он – птица ночная.
А мне?!
Уже в дверях он протянул мне листочек с адресом.
– Вот, – говорит. – Сегодня вечером, в девятнадцать тридцать, он там тебя ждет. Смотри, не опаздывай. Он этого не любит.
Нда, думаю…
– Сань, – говорю, – а никак попроще нельзя? Номер телефона, допустим…
– Нет, – машет руками. – Ни в коем случае. Он телефон дает только после того, как ему человек понравился…
– Вот как? – удивляюсь. – А он часом – не того? А то, может, я и не захочу ему «нравится», а постараюсь кого-нибудь попроще отыскать…
– Да нет, – смеется. – В шоу-бизнесе, как правило, – либо еврей, либо пидорас. Еврей-педрила у нас такая же редкость, как хохол-гетеросексуал. Ты вот много таких, как я в шоу-бизнесе видел?
– Нет, – признаю. – Немного. Ты у нас, Сань, – фактически – уникум…
– Вот то-то, – ржет. – Позвони потом, расскажи, как встреча прошла…
– Позвоню, – киваю.
…Вечером пришлось проснуться, принять ледяной душ, побриться – и переться через половину Москвы на встречу с этим гребаным Соломоном Исааковичем.
Хотя хотелось – просто лечь и умереть.
Я после Сашкиных вечерин всегда как минимум пару дней мертвый.
Но тут – отцовский долг, мать его за ногу…
Приехал.
Звонил, наверное, минут пятнадцать, пока за дверью не раздались шаркающие старческие шаги.
Открывает.
– Дима? – удивляется.
Да, думаю…
Древний анекдот про дочку и папу в лифте – в действии…
– Дядя Семен? – удивляюсь в ответ.
Вот ведь блин.
Старый товарищ отца по кухонным диссидентским посиделкам. Я и не знал, что он Соломон Исаакович на самом деле.
Всегда его Семеном Ивановичем считал…
И стоило так страдать, Сашкины ночные излияния про неудачный жизненный период и про то, что с музыкой пора завязывать, а заниматься себе спокойно кино, слушать…
Хотя…
Кокетничаю, конечно.
Сашка один из тех редких людей, с кем мне никогда не бывает скучно.
Да и Машка в его обществе отлично себя чувствует. Редкий случай, когда нас один и тот же человек одинаково устраивает.
– Ну что стоишь, проходи, хоть чаем тебя угощу, – смеется тем временем дядя Семен.
Или теперь уже, в свете новых веяний, дядя Соломон?
Прошли на кухню.
Заварили чаю.
А он все тот же, думаю.
Та же неизменная сорочка со слегка засалившимся воротником и синий шерстяной галстук с пятном от кофе. Та же серая жилетка в вертикальную полоску. Та же всклокоченная грива седых волос.
Вот только на руках – побольше старческих пигментных пятен.
И левую ногу стал слегка приволакивать.
– Ну, – говорит, – рассказывай. Речь, я так понимаю, идет о Валиной внучке?
Сглатываю комок в горле вместе с глотком жиденького чая. Ничего не меняется. Он и раньше такой пил…
– Дядя Семен, – спрашиваю, – а у вас курить можно? А то – как-то даже не по себе…
– А, дыми, – смеется. – Мне врачи после инфаркта запретили, так хоть понюхаю. Вместо пепельницы, вон, блюдце возьми, приспособь…
Закурил.
Рассказал ему все, что знаю.
– Ну, – спрашивает, – а сам-то что думаешь?
Жму плечами.
– Да не понял я еще, дядя Семен. Вот, пытаюсь осмыслить…
– Информацию, значит, собираешь, – усмехается. – Ну-ну…
Молчу.
Я его еще в детстве, пока отец с мамой не развелись, из всех папашиных знакомых больше всех… гкхм… как бы это сказать… нет, не уважал.
Ребенок уважать еще не умеет.
Он может – только любить, но из этой компании я не любил ровным счетом никого.
Они все были чужими.
Вот.
Наконец-то нашел нужное слово.
Выделял.
Просто все отцовские приятели были… опять-таки – гкхм… странные.
Дерганые какие-то.
А в нем всегда чувствовалась – сила.
И порода…
…Он встал, долил себе чаю. Я-то – и полстакана не выпил. Во-первых, – слабоват для меня.
А во-вторых, – я с сахаром, – вообще не пью.
