И вдруг Руслан говорит, что недавно видел Бориса.
Трезвого.
– Как он?! – спрашиваю.
– Знаешь, – медлит, – я не понял… Боря, он же еврей?
– Судя по фамилии, еврей, – смеюсь. – Не Сидоров, в конце концов. Найман. А так – хрен его знает.
– Просто он, – говорит Руслан, – с попом был. Ну, в смысле, с батюшкой. На скамейке в скверике сидели. Я подошел, поздоровался. Хотел узнать, что там, как. Так он, вроде, крестился недавно. Сначала в больнице долго лежал, лечился, а потом – крестился. Сейчас куда-то под Псков уезжает. В монастырь. То ли послушником, то ли сразу монахом – я так и не понял…
– Ни фига себе! – говорю.
Я действительно не мог представить себе Бориса в монашеской рясе.
Впрочем, года три назад я его и спивающейся развалиной не мог себе представить.
Такой блестящий мужик был…
А еще где-то через года полтора я неожиданно встретил Борю сам. В одном из своих любимых пивных баров на Смоленке. Я туда обычно сваливаю на время, когда компания в пабе начинает меня по каким-то причинам напрягать.
Так – тоже бывает.
Ага.
Хорошо еще, что нечасто…
Короче, встретил.
И, слава Богу, – не в рясе.
Во вполне цивильных джинсах и свитере.
– Привет, – говорю.
– Привет, – отвечает.
Глаза улыбаются.
Взгляд вполне трезвый, осмысленный.
Слава тебе Господи.
Выяснилось, что он действительно год с небольшим прожил в каком-то монастыре под Псковом.
Потом ушел.
Не понравилось ему там что-то.
Что – не знаю, не сказал.
Но что-то не понравилось.
Сейчас продает квартиру, пытается выбить из бывших партнеров какие-никакие деньги и куда-нибудь уехать из Москвы к чертовой матери.
Здесь ему теперь нравится еще меньше, чем в монастыре.
Чем будет заниматься – еще не решил.
В раздумьях.
Выпили еще по кружке, обменялись телефонами и попрощались. Мне надо было бежать на очередную встречу.
Рекламщика, как и волка, – ноги кормят.
Преимущественно…
Борины партнеры оказались в меру порядочными людьми, и какие-то, пусть и сравнительно небольшие, деньги он с них все-таки получил.
Потом продал свою роскошную квартиру на Патриарших прудах.
Дом на Рублевке оставил бывшей жене.
И уехал.
Сейчас у него небольшая рыболовная база под Астраханью.
В совершенно роскошных для спиннинга местах.
Я в последнее время полюбил туда к нему прилетать, когда выдается свободная неделька.
Там хорошо.
Мне нравится по утрам, сплавом, выдергивать из-под нависших над протокой кустов упрямого осторожного жереха.
Нравится обстукивать джиг-головкой выходы из ям в поисках резкого, упрямого судака, охотиться на злобных зубастых щук и часами просиживать на берегу в ожидании мощной, ни с чем не сравнимой поклевки королевской рыбы тех мест – золотобокого красавца-сазана.
Мне нравится, как Борис умелыми и экономными взмахами острого как бритва ножа разделывает пойманную рыбу, нравится варить с ним на берегу уху, пить ледяную водку из запотевшей бутылки и вспоминать прежние наши разухабистые денёчки.
Я ему рассказываю, кто сейчас где, кто из наших чем занимается.
Рассказываю, что Юрка резко пошел в гору, Денис в очередной раз развелся, Руслан в очередной раз вернулся из командировки из Англии, Нелька наконец-то вышла замуж, а он – просто сидит и улыбается.
То ли моим рассказам, то ли чему-то своему, чего я просто пока что не понимаю.
Он – в порядке.
Отремонтировал наконец-то базу.
Набрал, после долгих мытарств, по окрестным деревням нормальных, не сильно пьющих егерей.
Достроил баню.
Почти не пьет.
Подумывает о покупке еще одного участка земли километрах в семи отсюда, под строительство коттеджа для заимки.
Пока – только одного.
Сразу на несколько не хватит денег, потому что этой весной пришлось переоснащать казанки новыми моторами.
Живет большей частью – прямо на базе.
В добротном, недавно отстроенном доме в соседней деревне почти не бывает.
Словом – все нормально.
Время от времени он выезжает в Астрахань, чтобы снять себе проститутку.
Гадёныш
У него круглое, чуть рыхловатое лицо с короткой пушистой бороденкой, тонкие, змеистые губы и мутновато-серые наивные глаза, распахнутую невинность которых только усугубляют большие старомодные очки с очень сильными диоптриями. Он старается одеваться вполне модно и казуально, но любые, даже самые стильные дизайнерские вещи сидят на его нелепой гитарообразной фигуре, как драный мешок на грязном огородном пугале.
Нет, вру…
Некоторые пугала – по крайней мере, в моих глазах, – зачастую выглядят куда более стильно и привлекательно.
Хотя, конечно, стрелки брюк, несмотря на всю его вопиющую неаккуратность, расхлябанность и вечные хлебные крошки в куцей бороденке, всегда отутюжены до остроты лезвия бритвы, а туфли надраены до зеркального блеска.
Блестят – просто как у кота яйца.
И это меня почему-то особенно раздражает.
Его зовут Виктором, Витей, иногда, под настроение, Витюшей, но однажды, после шестой или седьмой пинты «Гиннеса», мой друг Русланыч намертво припечатал его Гадёнышем.
С тех пор он для всех и навсегда – Гадёныш.
Правда, в глаза его так никто не называет.
Многим неудобно.
А многие, в том числе, как это ни странно, и вполне себе тревожные персонажи из самых серьезных околофутбольных «фирм», – элементарно боятся.
Заметьте, эти парни вообще по природе своей не способны никого бояться: ни Бога, ни ментов, ни
