— То, что ты считаешь справедливостью.
— Я… считаю?
— Ах, извини, Гвидо. Боюсь, теперь я тебя обидела.
Он отрицательно покачал головой, но прежде чем успел спросить, что она подразумевает под «его» понятием справедливости, графиня встала со словами:
— Как сильно стемнело…
Казалось, она забыла о нем, прошла к окну и встала там, глядя наружу, сцепив руки за спиной. Брунетти невольно ее рассматривал: туалет из натурального шелка, высокие каблуки, великолепно убранные на затылке волосы… Сейчас графиня смотрится как молодая женщина — так строен и прям ее силуэт.
Немало времени прошло, прежде чем она повернулась, глядя на часы.
— Мы с Орацио приглашены на обед, Гвидо, так что, если у тебя нет других вопросов, думаю, мне пора переодеваться.
Брунетти встал и пересек комнату. Перед ним стоит она, за ней — вид на канал, где туда-сюда плывут лодки, из окон зданий по другую сторону водного пространства струится свет… Только он собрался ей что- нибудь сказать, как она его опередила:
— Пожалуйста, передай Паоле и детям, что мы их любим. — Потрепала его по руке и ускользнула.
Он так и не успел ничего придумать, а она уже растаяла где-то, оставив его любоваться видом из этого палаццо, которое когда-нибудь перейдет к нему.
Глава 7
Брунетти вошел в квартиру незадолго до восьми, повесил пальто и сразу же устремился через холл к кабинету Паолы. Такой и ожидал ее найти: расположилась в своем видавшем виды кресле, нога подвернута под себя, в руке перо, на коленях открытая книга. Подняла глаза, когда он вошел, послала ему преувеличенно страстный воздушный поцелуй и опять погрузилась в книгу. Он сел напротив нее на диван, потом повернулся и вытянулся на нем. Ухватил две бархатные подушки и взбил как ему удобно у себя под головой. Сначала созерцал потолок, а потом закрыл глаза, зная, что она закончит интересующий ее пассаж и посвятит себя ему.
Страница перевернулась… идут минуты. Книга, он услышал, упала на пол.
— Я не знал, что твоя мать читает.
— Ну… она просит Лючану помогать ей с длинными словами.
— Нет, я имел в виду — читает книги.
— В отличие от чего? Чтения по руке?
— Нет, правда, Паола. Не знал, что она читает серьезные книги.
— Все еще Святого Августина?
Шутит она, что ли?
— Нет, Дарвина — «Путешествие на „Бигле“».
— Ой, правда?
Паола как будто заинтересовалась.
— Ты знала, что она читает такие вещи?
— Ты произносишь это так, будто она читает детскую порнушку, Гвидо.
— Нет, мне просто любопытно, знаешь ли ты, что она читает книги вроде этой, то есть как серьезный читатель?
— В конце концов, она моя мать. Знаю, конечно.
— Но ты мне никогда не говорила.
— Она тебе от этого больше понравилась?
— Мне нравится твоя мать, Паола, — сказал он немного слишком настойчиво. — Я говорю о том, что совершенно не знаю, кто она. Или, — поправил он себя, — что она из себя представляет.
— А познакомившись с ее кругом чтения, ты узнаешь, кто она?
— У тебя есть способ получше?
Паола довольно долго размышляла, а потом дала ему тот ответ, какого он ждал:
— Нет, наверное, нет.
Он слышал, как она шевелится в кресле, но не открывал глаз.
— Что ты делал — разговаривал с моей матерью? И как узнал про книгу? Уж конечно, не позвонил ей спросить — что бы почитать.
— Нет, пошел ее повидать.
— Мою мать? Ты ходил повидать мою мать?
Брунетти что-то пробурчал.
— Да зачем же?
— Спросить о людях, которых она знает.
— О ком?
— О Бенедетте Лерини.
— О-ля-ля! — пропела Паола. — Что она натворила? Призналась наконец, что пробила старому ублюдку башку молотком?
— Я считал, что ее отец умер от сердечного приступа.
— К вселенскому облегчению.
— Почему к вселенскому?
Паола не отвечала… времени прошло довольно много… Брунетти открыл глаза и взглянул на нее: сидит теперь на другой ноге, подперев подбородок рукой.
— Ну, так как? — спросил он.
— Да сама не знаю, Гвидо. Вот ты спросил, и я затрудняюсь ответить почему. Может, просто из-за того, что всегда слышала — он был ужасным человеком.
— В каком смысле ужасным?
И снова она ответила не скоро.
— Не знаю. Не могу вспомнить ничего, ни единой особенной какой-то вещи, только вот это общее впечатление — он был плохим человеком. Странно, правда?
Он снова закрыл глаза:
— Я бы тоже так сказал, особенно в этом городе.
— В смысле — где все всех знают?
— Ну да… в большой степени.
— И я так думаю.
Оба замолчали, он представлял: сейчас она мысленно проходит по длинным коридорам памяти, пытаясь уяснить, какое замечание, суждение, комментарий, относящийся к покойному синьору Лерини, приняла, отнесясь к нему как к собственному.
Голос Паолы вернул Брунетти почти из сна:
— Это была Патриция.
— Патриция Беллоти?
— Да.
— Что она сказала?
— Она у него работала, лет за пять до того, как он умер. Вот как я узнала о нем и его дочери. Патриция сказала, что никогда не видела такого ужасного типа и что вся контора его ненавидит.
— Он ведь занимался недвижимостью?
— Да, среди прочего.
— Она сказала почему?
— Что «почему»?
