Павлуни.
— Давай, — сдавленно произнес Иван, протыкая Павлуню взглядом. — Ты у нас самый храбрый.
Затаив дыхание чутко следили механизаторы, как Павлуня спокойно провел трактор и тележку по бетонным плитам, как обыкновенно въехал на другой берег и неспешно покатил к хорошовскому пруду. Сделал он все это так легко и привычно, что все с облегчением зашевелились.
— Ну, видели? — спрашивал Василий Сергеевич. — Видели?! Эх, вы! Давай, Иван Петров! Сегодня не захлебнешься?
— Эх, горели — не робели! — вскричал Иван и, потный, полез в Мишин колесник.
Одолев брод, он с маху выскочил на тот берег и погнался за Павлуней, ломая весь график, составленный Авериным.
— Стой! — напрасно кричал ему вдогонку Василий Сергеевич.
Женька, обернувшись, увидел у себя на хвосте мотающийся трактор, разглядел взмыленное лицо Ивана и начал пихать Павлуню локтем в бок:
— Догоняет! Жми!
— Не! — повертел головой Павлуня.
Он крепко стиснул руль, пуская своего коня во всю его железную прыть. Женька с минуту беспокойно помаячил в заднем оконце, потом отвалился на спинку сиденья:
— Отстает... Молодец, Пашка!
«Не я молодец, это он», — подумал Павлуня про милый трактор.
У хорошовского пруда было тихо. Заступив на смену, молодой экскаваторщик только что собрался выпить из термоса чайку, как послышался гул мотора. Он посмотрел на дорогу — она была пуста. А первый трактор выскочил совсем с неожиданной стороны — из-за туманного перелеска.
Синий колесник мчался по свежему снегу, по нетронутой колее, и экскаваторщик недолго гадал, кто же этот лихач: по чумазому трактору да по спешному бегу можно издали узнать Ивана. Он, как всегда, жарил, не разбирая дороги, мчался враскачку, сердито разметывая снег, бедная тележка моталась из стороны в сторону, грозя отлететь совсем.
«Ну, Иван дает!» — подумал экскаваторщик, хватаясь за рычаги — Петров ждать не любил. Зачерпнув ковшом черный ил, он плавно повел стрелу на тележку, которая встала точно туда, куда нужно.
Механизатор выставил из кабины мокрое лицо, посмотрел синими глазами:
— Ты не очень-то, а то капнешь еще...
Это были всегдашние Павлунины слова. Иван Петров меньше всего заботился о чистоте трактора.
— Ты?! Первый?! — так удивился экскаваторщик, что едва не вывалил ил прямо Павлуне на голову.
— Мы! — весело ответил Женька. — Хватит нам в хвосте ходить! Сыпь знай! Да побольше!
Экскаваторщик плюхнул тяжелый ковш, потом другой, третий.
Груженый Павлуня еле успел отвалить, как место под стрелой занял Иван Петров и сразу закричал:
— Шевелись!
А из-за перелеска уже выползал третий трактор.
— Вы что, по воздуху летаете? — крикнул экскаваторщик.
Иван в ответ пробормотал что-то и тут же схватился за руль. Еле-еле успел парень вывалить в его тележку два неполных ковша. Гремя, раскачиваясь, роняя на снег черные кляксы, понесся Иван догонять Павлуню. Но тот отрывался от него все дальше и дальше, напрасно Петров, не привыкший костылять сзади «зеленых», нахлестывал все свои лошадиные силы.
У брода их поджидали Василий Сергеевич, Семен Федорович, Гриша Зиненко. Аверин держал в руке секундомер. Все смотрели за ручей.
По самому скорому подсчету, первый трактор ожидался через полчаса, однако не простучало и двадцати минут, как из-за стылого леска резво выполз серый жучок. Он приближался, вырастал, превращался из серого в синий, тележка становилась коричневой, а ил черным. Трактор уже не полз, он несся, распустив паруса.
«Алексеич!» — узнал Аверин, когда Павлуня подлетел совсем близко.
Его конек, всегда отмытый, теперь был заляпан от колес до трубы. Колеса разметывали дорогу, труба дрожала, выхлестывая раскаленный, едва видимый дымок.
За Павлуней, силясь обойти его, торопился Иван Петров.
— Легче, легче! — крикнул Павлуне Василий Сергеевич.
Тот притормозил у брода, а Иван, наконец-то обскочив соперника, с бегу влетел в быструю воду. Он вспенил ее маленькими передними колесиками, замутил большими задними, едва не захлебнул двигатель, но проскочил по плитам и, торжествуя, погремел дальше. Маленькая фигурка подскакивала в кабине.
Едва Василий Сергеевич успел отпрянуть, как мимо него, обдавая жаром и грязью, промчался Павлуня.
— Стой! — закричал было Аверин, но парень, едва различимый за грязным стеклом, даже не оглянулся.
— Что с ним? — в тревоге спросил Гриша Зиненко.
А Павлуню распалил самый настоящий азарт. Ничего больше ему не хотелось, как показать хвост проклятому Ивану. Ради этого он пустил трактор вскачь, по кочкам, не жалея ни машину, ни Женьку, ни себя.
Лешачихин сын повизгивал, время от времени еще находя в себе силы выкрикнуть: жми! Махать руками он не мог — крепко держался обеими, чтобы не выскочить. А поле уже близко. Ивану только обогнуть длинный заросший овраг, который чернел кустами справа, перед огородами.
«Все, не догнать!» — скис Женька и ахнул: ему показалось, что Павлуня, крутнув руль, бросил трактор вместе с тележкой прямо в бездну. Что-то затрещало, зашуршало, мелькнули перед Женькиными застывшими глазами хлесткие ветки, и не успел он прошептать «мама», как Павлуня уже выбирался из кустов на волю.
Видно, Павлуня хорошо знал дорожки возле собственного дома: он уверенно проскочил по самому краю оврага, ловко обойдя кучи битого кирпича, черепицы и всего того мусора, который накидали в овраг и около него ближние и дальние хозяева.
Выбравшись, Павлуня пустил трактор мимо своего огорода, слегка зацепив при этом плетень. Потом нырнул в узкий проулок, загороженный матерью от людей и скота двумя жердинами. За ними совсем рядом, только улицу перемахнуть, лежало поле.
— Обогнали! — завопил Женька, видя, что Ивану нужно сделать еще крюк, чтобы добраться до места.
Павлуня уже нацелился на хлипкую загородку, но тут перед трактором, как из земли, выросла широкая Марья Ивановна с поднятым красным кулаком.
Сын тормознул. От резкого толчка Женька едва не выбил лбом переднее стекло. Пока он поднимал шапку да надевал ее, Павлуня вылез из кабины, приблизился к матери. Женька поспешил за ним. Его пошатывало и поташнивало. Но, поборов слабость, Лешачихин сын независимо, как только мог, поклонился хозяйке:
— Добрый день, Марья Ивановна!
Она уткнула в бока полновесные кулаки и стала похожа на большой крендель.
— Привет! Я тебя, нахала, звала?
Марья Ивановна стояла в одном платье, в галошах на босу ногу, лохматая. Голые по локоть руки были мокры, от нее еще шел пар: видно, хозяйка стирала. И, глядя на нее, Женька вдруг понял: Марья Ивановна не только коня — трактор остановит на железном скаку своей могучей рукой!
Он скучно сказал:
— Нам бы проехать тут.
Марья Ивановна захохотала, вольно раскрывая рот. Потом, утерев слезы, проговорила:
— Ты лучше по собственной избе проехай, балда! Я погляжу, что твоя мадам скажет!
Павлуня тронул мать за руку.
— Пропусти, а, — услышал Женька подрагивающий его голос и понял, что этот человек, вчера еще смело глядевший в глаза самому Глебу Глебычу, боится сегодня собственной матери.
Женька в тоске оглянулся. Из кустов, сверкая фарами и натужно рыча, невиданным зверем вылезал
