хмурился, тер свою лысину и сердито сопел; казалось, слова Гурова огорчили майора значительно больше, чем отсутствие результатов.
Гуров не считал Отари Антадзе своим другом, и люди, приобретавшие друзей походя и чуть ли не ежедневно, его раздражали своей легковерностью. «Мои друзья известны, их очень мало. Отец, мать, жена, полковник Орлов, вот, пожалуй, и все. Ты, дорогой Отари, мой коллега и приятель». Произнести это вслух – обидеть человека, и Гуров разговор переключил:
– Кружнев как центральная фигура отпал. Где сейчас Зинич?
Промокший, изрядно замерзший оперативник, казалось, стоял под дверью и ждал.
– Разрешите, товарищ майор? – Он открыл дверь и перешагнул порог.
– Заходи, Рамиз. – Отари сдернул с подчиненного липкую куртку. – Сейчас чай попрошу. Подполковник только о тебе спросил, ты уже здесь, быть тебе, мальчик, начальником.
Худой, загорелый оперативник вытерся брошенным ему Отари полотенцем, вытянулся и доложил:
– Ночью объект из дома не выходил. В восемь утра он явился в санаторий. Как вы приказали, я туда не пошел. В одиннадцать часов восемь минут объект вышел из санатория, тридцать четыре минуты ходил по городу, ни с кем в контакт не вступал и вернулся в свой дом. Меня сменил лейтенант Топадзе.
«Я опять ошибся, – думал Гуров, – Зинич тоже пустышка, и я его выдумал. Будь у него хозяин, встреча бы обязательно состоялась, и именно сегодня утром».
Из дежурной части принесли чай, Отари поставил на стол тарелку с сухим виноградом и спросил:
– Тридцать четыре минуты гулял по городу? В такую погоду гулял? Где гулял?
– В Приморской аллее. – Оперативник прихлебывал горячий чай. – В один конец прошел, постоял, в другой конец прошел, снова постоял. Мне кажется, ждал или искал кого-то, но никто не пришел. Клянусь, ни одной души. Погода!
– А тебя засечь не могли? – спросил Отари. – Ни одной живой души, погода, а ты таскаешься по аллее и светишься, как автогеновая лампа.
– Товарищ майор! Обижаете! Тофика Кудашвили знаете?
– Таксист. Восьмой сын Гиви. Конечно, знаю.
– Работы нет, я к нему в машину сел, о футболе спросил. Он о футболе может сутки говорить. Как раз против аллеи в самом центре стояли, мне один конец видно и другой видно. Я сказал, что его «Динамо» во вторую лигу выгонят, он меня на куски рвал, я терпел и наблюдал. На улице дождь, да? Стекла мокрые, меня как видеть могли?
Гуров сел за стол Отари, рядом усадил оперативника, положил перед ним лист бумаги и ручку, предложил нарисовать улицу, санаторий, выход из него, начал расспрашивать, сосредоточив все внимание на периоде времени с десяти утра до появления Зинича.
Подполковник был убежден: если встреча должна была состояться, то оперативника засекли перед самым выходом Зинича. Физкультурник ничего не заметил, иначе не болтался бы под дождем, а отправился прямо домой или в гостиницу. Кто увидел оперативника и когда?
Товарищи по работе, особенно подчиненные, знали о манере Гурова расспрашивать до бесконечности, будь то короткая случайная беседа или недолгая дорога с работы домой. Многих людей он довел своей занудливостью и повторами одних и тех же вопросов чуть не до истерики.
Через полчаса Отари решил, что его московский друг над бедным парнем неизвестно почему просто издевается.
– Машина проехала в эту сторону? – Гуров провел пальцем по чертежу.
– Я уже говорил, товарищ…
– А ты повтори. – Гуров обнял парня за худые плечи. – Повторение – мать учения. Значит, проехало такси, не останавливалось, огонек горел?
– Горел, – обреченно согласился Рамиз.
– Огонек горел, а на заднем сиденье мог находиться пассажир?
– Не было пассажира. – Парень взглянул на Отари, но тот отвернулся.
– На улице дождь, стекла мокрые, в машине темно. Почему ты уверен, что в такси никого не было?
Оперативник вырвался из-под руки Гурова, вскочил:
– Зачем из меня душу вынимать? Из моей души преступника не сделать, да?
Гуров жестом остановил пытавшегося вмешаться Отари, на оперативника взглянул строго:
– Здесь не художественный театр. Сядь на место.
– Не сяду. – Рамиз опустил голову.
– Сядешь, – миролюбиво сказал Гуров. – Ты сказал, что такси проехало в десять тридцать. А объект, – повторяя выражение молодого оперативника, он улыбнулся, – вышел в одиннадцать ноль восемь. У нас остается почти сорок минут. За такое время Бог знает что могло произойти.
Гуров подмигнул Отари и, передразнивая его, махнул расслабленной рукой перед лицом:
– Вах! Сорок минут! Давай, рассказывай, дорогой!
– Ничего не произошло. – Рамиз тоже махнул рукой, но все-таки сел рядом.
– Ты так говоришь, а я знаю, произошло, ты только внимания не обратил. – Гуров вновь обнял парня за плечи. – Я тебя немножко рассержу, ты все вспомнишь.
Никогда и никому Гуров не раскрывал секрета своих занудных и бесконечных бесед. Он добивался не подробностей и воссоздания зачастую совершенно ненужной обстановки – стремился довести собеседника до такого нервного возбуждения, так обострить его восприятие, чтобы он мог вспомнить каждую секунду исследуемого времени. И тогда порой человек вспоминал, чего и не помнил. Иногда не вспоминал и расставался с Гуровым убежденный, что разговаривал с человеком неумным, просто бестолковым; такому сто раз одно и то же повтори, а он только мычит да переспрашивает. В общем, прием Гурова иногда срабатывал, а случалось, и нет.
Молодой оперативник устал, и опытный сыщик это отлично видел. Худой парень еще больше осунулся, на виске у него пульсировала жилка, как бы подавая сигнал тревоги. Но Гуров неустанно двигался к своей цели, и Отари перестал на друга злиться, начал слушать с интересом.
Час назад лейтенант категоpически утверждал, что с десяти до одиннадцати на улице не было ни души, а теперь выяснилось, что проехало три машины и велосипедист, прошел почтальон, пробежали две девушки из санатория и проковылял какой-то старик под огромным черным зонтом.
Гуров тоже устал и вытер лицо ладонью:
– Зонт был большой?
– Большой. – Лейтенант вздохнул.
– И лица ты этого человека не видел?
– Не видел.
– А почему ты решил, что это старик?
– Сутулый, шаркает.
– Значит, ты его ноги видел, а лицо нет?
– Так точно.
– А он твои ноги, значит, тоже мог видеть?
Гуров отметил форменные ботинки оперуполномоченного, как только тот вошел.
– Мог и видеть.
– А куда старик пошел, вниз по переулку? – Гуров провел пальцем по чертежу.
– Нет, в этот дом зашел. – Рамиз ткнул пальцем в нарисованный им план.
– В дом или во двор?
– Сначала забор, а потом двор.
– Значит, ты видел, как человек вошел во двор, входил он в дом или нет, ты видеть не мог. Так?
Отари вскочил, пробежался по кабинету, Гуров тяжело вздохнул и тоже встал:
– Поехали, взглянем на место.
Дырку в заборе нашли сразу, следы в раскисшей земле ничего дать не могли.
– Идите в дом, лейтенант, ищите своего старика с большим черным зонтом. – Гуров перешел на «вы» и смотреть в лицо оперативника перестал.
– Я его убью, – сказал Отари, – или он приведет мне этого старика…
– Никого он не приведет, – перебил Гуров. – У человека был складной, скорее всего японский, зонт.
