– Бывает, бывает. – Соснин разнервничался. – Все, ты меня достала окончательно, теперь уже не заснуть. А, черт с ним, живем единожды, и чему быть, того не миновать!
– Я лишь предупредила. – Женщина следила за мужем с любопытством, некоторым страхом, даже восхищением.
«Какой темперамент! Плечи развернул, поднял голову, мужик! Чего я ищу на стороне, зачем рискую? Охолонись, красавица, запал пройдет, – подумала она. – Тебе осталось год-два, максимум пять, ты должна стать хозяйкой, ни от кого не зависеть».
Соснин открыл чемодан, вынул зажигалку и протянул жене.
– Подари ему эту безделицу, через сутки возьмешь обратно, сошлешься на мою ревность.
– Отобрать я сумею и проще, – разглядывая зажигалку, ответила женщина. – Как подарить?
Глава 5
Обмен сувенирами
Полковник Гуров и майор Фрищенко были сыщиками, и старшинство Гурова в звании и должности не давало ему права приказывать. Вернее, право такое было, только на оперативной работе толку от приказов мало, чаще один вред. Сыщики поют либо в унисон, либо каждый свое, приказами тут не поможешь. Гуров уговаривал, доказывал, даже просил, все без толку, Фрищенко уперся, угрюмо молчал, лишь изредка повторял: «Не могу, товарищ полковник», «У нас свои интересы, товарищ полковник».
– Ты можешь обращаться ко мне на «вы», сто раз обзывать меня полковником, – сказал в заключение Гуров, – жизнь докажет, что я был прав. Я самолюбие не тешу, мне моя правота даром не нужна, многое бы дал, чтобы ошибиться. Действуй, Семен Григорьевич, как считаешь нужным.
– Благодарствую. – Фрищенко поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен, но сам же не выдержал и добавил: – А приказывать ты мне можешь только через генерала, к которому ты обращаться не желаешь.
– Ну, совсем плохой, а еще сыщик. Стыдно, – сказал Гуров и вышел из кабинета.
Полковник приехал в управление рано утром, пока майор дремал на диване, Гуров прочитал все собранные за ночь документы. Поначалу, прокачивая ситуацию, сыщики шли в ногу, понимали друг друга, лишь уточняли детали. Однако вскоре начались разногласия, они расходились в главном – как вести гласное расследование. Фрищенко считал, что главным звеном, за которое следует уцепиться, является медвежатник Рогожин и его необходимо подробнее допросить в прокуратуре, во что бы то ни стало расколоть, так как он, по мнению майора, темнит и наверняка если не связан с преступниками напрямую, то знает значительно больше, чем говорит. Гуров считал, что Рогожина используют втемную, допрашивать его бессмысленно, даже опасно, в маленьком городе секретов не бывает, о долгих допросах вскоре станет известно и попытку ликвидировать артиста повторят, но более успешно. Разошлись сыщики и в оценке личности убийцы. Майор убежден, что преступник пришел со стороны и никто из местных, тем более цирковых, с ним не связан. Гуров утверждал обратное: если не самого убийцу, то его прямого сообщника следует искать именно в цирке. Главное, настаивал полковник, в цирк необходимо послать оперативника, который бы пусть и без результата расхаживал в коридорах, совался куда ни попадя, своим назойливым присутствием держал бы преступника в напряжении. Преступный замысел нам неизвестен, продолжал Гуров, мы лишь предполагаем, что готовилась транспортировка наркотиков за рубеж, она сорвалась, часть информации ушла на сторону, сейчас организаторы залатывают дыры и убирают людей, которых считают опасными. Кого еще они испугаются – неизвестно, надо не дать им совершить еще одно убийство.
Фрищенко выслушал полковника внимательно, перешел с коллегой на «вы» и ответил: мол, действительно, наш городок не столица, тут вы, товарищ полковник, абсолютно правы, но он не может поселить в цирке опера пугать артистов, поднимать против милиции общественное мнение.
– Из двух зол выбирают меньшее, я тебя прошу, Семен Григорьевич, – уговаривал Гуров, – лучше напугать, но уберечь.
– Я не могу из-за ваших фантазий рисковать, – уперся Фрищенко. – Что я кого-то якобы уберег, не узнает никто, а вот о том, что пугаю и творю беззаконие, будет говорить весь город.
Гуров оглядел набычившегося Фрищенко, словно примериваясь, с какого бока его легче взять, и терпеливо, будто объяснял ученику-тугодуму простую задачу, спросил:
– Экспертиза яд в мясе обнаружила? Окно было прострелено, и пулю в стене вы нашли?
– Ну? – Майор согласно кивнул. – Медведя хотели отравить, чтобы хозяина напугать. А не вышло, так и стрельнули. Потому и надо трясти вашего Рогожина. Он замазан в этом деле по самую маковку.
– Медведя убивать бессмысленно, зверь никому не мешает, яд послали Рогожину. И направил его цирковой, человек, знающий, что артист своего напарника мясом не кормит и сам съест. Почему пытаются убить Рогожина, пока не знаю, но, что он сегодня абсолютно ни в чем не замешан, уверен. Уважаемый Семен Григорьевич, очнись, дорогой, я ведь прибыл сюда по сигналу именно Рогожина.
– Удивили, а то мы не видели, как человек сначала залазит в петлю, потом орет «помогите».
– Случалось, – согласился Гуров. – Однако Михаил Семенович Рогожин не тот человек.
– А в нашем цирке работают не те люди, которые могут иметь связи с профессиональной преступностью. Я не собираюсь покрывать Рогожина только потому, что он заслуженный и приехал из Москвы…
– Да он ваш, местный, – перебил Гуров.
– Был, теперь он чужой. Извините, товарищ полковник, никаких исключений ни для кого делаться не будет. Согласно закону дело возбуждено прокуратурой, я доложу весь имеющийся материал в полном объеме, следователь решит, кого, где он будет допрашивать.
Как уже было сказано выше, полковник и майор расстались крайне недовольные друг другом.
Из милиции в цирк Гуров шел неторопливо, оттягивая встречу с действующими лицами, пытался определить, с чего следует начать, как себя вести с Рогожиным и с остальными людьми маленького, замкнутого, очень специфического мирка, называемого цирком. Ничего интересного и оригинального сыщику придумать не удавалось. Он не мог себе простить, что не уговорил Фрищенко. Самого упрямого человека можно переубедить, надо найти ход-ключ, он, сыщик, не нашел, значит, он плохой профессионал. Бессонная ночь плюс уязвленное самолюбие мешали сосредоточиться. «Определю хотя бы основные болевые точки, – решил он, – позже решу, в каком порядке их лечить. Самое скверное, что не могу понять замысел противника. Элементарно можно построить такую версию: в клетке медведя хотели переправить контрабанду, предположительно наркотики, гастроли сорвались, безуспешно пытались купить артиста. Зачем же его убивать? Может, я попал под обаяние Рогожина? Может, майор Фрищенко прав: артист замазан в деле, сначала согласился, потом отказался? Если я так ошибаюсь в человеке, мне следует немедленно увольняться за профнепригодностью. И в покойном мальчике я ошибся, решил, что он ничего больше не знает, а он знал. Или ошибся убийца, убил, перестраховываясь, убил человека безопасного. А почему убийца испугался? Не вызывает сомнения, что человек, передавший отраву, никуда привести не мог. Использовать в таком деле человека абсолютно стороннего не только профессионалу, придурку ума хватит. Значит, парня испугались не из-за посылки. Преступник жил рядом с Иваном, парнишка заподозрил неладное, начал к окружающим приглядываться, что-то увидел, почувствовал, нервишки у него были обнаженные. Преступник увидел, как мы беседуем, и решил не рисковать. Для этого человека убить легче, чем ждать, он профессионал и, безусловно, находится рядом, на расстоянии вытянутой руки. Такова центральная группа вопросов, но мне в них не разобраться, пока мало информации. Значит, временно отложим в сторону, двинемся с периферии.
Соседи. Крайне интересные люди, внимательные, заботливые. Может, они верующие и помогать ближнему для них естественная потребность? С соседями я встречусь вечером, сейчас надо подготовиться к встрече с цирковыми, убийцей, который, безусловно, из местных и не артист, а сотрудник.
Неладно у меня с майором Фрищенко сложилось, вроде и мужик он подходящий, и сыщик неплохой, а уперся. Если прокуратура вцепится в медвежатника, взбаламутится не только цирк, весь город. Надо срочно звонить в Москву, пусть притормозят хотя бы на сутки, мне сейчас здесь только прессы не хватает, коллег, так сказать. Журналисты народ дошлый, многие друг друга знают, тотчас выяснится моя липа, поднимется шум, но дело даже и не во мне – работать станет практически невозможно».
Так рассуждая, сыщик, крайне недовольный собой, вышел к цирку. Удивительно, несмотря на дождь, афиша не поблекла, гимнастка по-прежнему была женственная и даже сексуальная, а клоун смотрел огромными голубыми глазами насмешливо и грустно, хотя его ярко-малиновые губы растянулись от уха до
