– Вдруг он как прыгнет! У меня в глазах сверкнуло и померкло. Очнулся в железе, и вот! – Стаднюк повернулся, показал на расплывающийся из-под повязки кровоподтек. – Полагаю, он мне, лежачему, ногой добавил. А еще полковник!
– Действительно! – Настолько искренне было возмущение этой недобитой «гниды», что генерал даже рассмеялся.
– Лейтенант Щукин говорит, что у москвича газовый пистолет был. Не знаю, какие газовые бывают, но этот бьет наповал. А чего хотите: с двух метров прямо в лицо.
– Опер называется, обыскал, вырубил, а человек вскакивает с оружием в руках!
– Да, с обыском лопухнулись, признаю, как пушку из наплечника вынул, успокоился. А вот как он вскочил, не пойму. Что я, не бил или не видел, как падают? Ноги в коленях сломались, обвалился трупом.
– Трупы не прыгают и не стреляют!
– Знаю. – Стаднюк поник и искренне произнес: – Может, заговоренный? Я не верю, товарищ генерал, но, с другой стороны, сейчас всякой чертовщины развелось, «тарелки» над головой летают, по телевизору заговаривают, животы без наркоза режут. Ведь не вру, ведь так, товарищ генерал! Может, и этот того? Я же видел, как он упал!
– Все! Хватит! – Генерал хлопнул по столу. – Ты же сам сказал: у каждого по шкуре, и замену не дают! Что ты предлагаешь?
– Найти, отобрать наши ксивы и пушки.
– Он наверняка уже позвонил и рассказал.
– Илья Николаевич, рассказ к делу не подошьешь. – Стаднюк, морщась, тронул затылок. – И уверен, что он по телефону рассказывать ничего не стал. Сказал, срочно прилетайте, и конец связи. Первый самолет из Москвы прибывает в девять утра. Столько у нас времени и есть.
– Город большой. – Генерал смотрел на Стаднюка с ненавистью и думал, что если он из этой истории выпутается, то Стаднюк долго не проживет.
– Наш город – лишь большая деревня, ему спрятаться мало мест. В гостиницу он не вернется, приятелей, нам неизвестных, уверен, у него тут нет. Остается цирк, квартира директора Колесникова, дом, где живут Аверков по кличке Сильвер и клоун Куприн по кличке Классик, пожалуй, все, больше ему деваться некуда, – рассуждал опер, поглядывая на генерала. «Полагаешь, – думал он, – моими руками жар убрать, а меня вскоре спалить? Умный ты, недаром генерал».
– Возможно, возможно, но как ты это представляешь? – Генерал замялся, пытаясь вспомнить имя и отчество оперативника, не вспомнил, потому как никогда не знал. – Вы его находите, он дверь не открывает, требует прокурора, кругом десятки свидетелей.
– Главное – найти, остальное – не берите на ум, товарищ генерал. – Стаднюк вновь схватился за голову. Вот саданул, подлюга, ну, достану я тебя, посчитаемся. – Мы же в дом официально не полезем, людей подошлем.
– Каких людей?
Стаднюк взглянул на генерала с сожалением, перевел взгляд на часы, вздохнул: надо делом заниматься, а тут приходится золотопогонному дураку таблицу умножения объяснять.
– И люди – забота не ваша, товарищ генерал. Вам надо готовиться к встрече высоких гостей. Чем выше начальство, тем больше значения имеет бумага, она все и решает. Слова, эмоции улетают, слезы высыхают, трупы хоронят, остается только бумага.
– А вы философ, – иронически сказал генерал, не замечая, что перешел с подчиненным на «вы».
Данный факт мгновенно отметил Стаднюк. «Ты, сука, – подумал он, – меня по имени-отчеству величать будешь. Если москвича хлопнем, поможем тебе в кресле усидеть, мы новую жизнь начнем, по большому счету».
– Полагаю, так, полковник прибыл к нам по ихним оперативным делам. Прикрыли его командировочкой с липовым заданием типа: проверь личные и рабочие дела агентов, находящихся на связи у оперативного состава города. Он должен был явиться к вам, доложиться. Он был? Нет. Человек поселился по-тихому и занялся своими делами. В городе происходят два убийства, главное, убивают сотрудника, майора милиции, начальника уголовного розыска. А это – ЧП! Мы все становимся на уши, узнаем, что какой-то неизвестный человек болтается в зоне убийств, представляется полковником. Вы звоните в Москву, главк своего человека признает, мы его начинаем разыскивать, но полковник почему-то от нас скрывается. Это одна линия, вы ее пишете подробно. Больше возмущения и восклицательных знаков. Вторая линия – наши документы и оружие. Полагаю, что он их спрячет, нам не найти. Объяснение просто. Патрульной машиной во столько-то часов был задержан неизвестный, который предъявил документы на имя… Ясно? Ваши сотрудники поверили, ослабили бдительность, но пригласили гостя к вам, зная, что вы его ищете, так как у вас появились сомнения, что он является сотрудником и документы подлинные. Неизвестный, воспользовавшись почтением ваших людей, напал на них, оглушил из газового пистолета, забрал документы, личное оружие и скрылся. Надо подготовить заключение врача о нашем состоянии. Интересно, откуда у сотрудника милиции газовый пистолет? Вы, уже уверенный, что имеете дело с особо опасным преступником, объявили общегородской розыск. Заготовьте приказ, проставьте время. Бумага, бумага и еще раз бумага. Вы пишете до этого места, мы ищем человека. Когда мы его ликвиднем, вы допишете, я вам подскажу.
– Извини, капитан, как твои имя и отчество? – спросил генерал.
Гуров сидел за старинным бюро из красного дерева и тоже писал подробный рапорт о происшедших событиях.
В допотопном кресле с высоченной спинкой дремал Классик, на овальном столе, инкрустированную крышку которого изувечили пятна, оставленные рюмками, кофейными чашками и ожогами сигарет, стояли бутылка и стакан.
Вообще комната походила на запасник старинной мебели и различной утвари. Ширма, видимо китайского происхождения, обтянута блеклым шелком, на котором еще можно было разглядеть косоглазые лица. За ширмой виднелось низкое массивное ложе на витых ножках, с потолка свисала люстра, если ее отмыть, она, наверное, засверкала бы хрусталем, из пяти ламп-свечей горели только две. У стены громоздился солидный шкаф черного резного дерева, а рядом с ним стоял манекен, одетый в парадный костюм хозяина, вместо головы торчала палка, с которой кособоко свисало соломенное канотье.
Сыщик писал подробный рапорт, стараясь придерживаться только фактов и не делать выводов, убежденный, что Орлов прекрасно и сам справится с простой таблицей умножения и на ее основе напишет свой рапорт, который и ляжет на стол министра. Сыщик пришел в эту экзотическую обитель, желая проверить свои подозрения. Не то чтобы он упирался лбом в клоуна Куприна по кличке Классик, но считал вполне вероятным, что обаятельный, смешной и внешне абсолютно безобидный человек имеет и второе лицо, беспощадное и кровавое. За свою жизнь сыщик не опасался не потому, что считал себя сильнее и быстрее, а просто убийца не станет раскрываться перед всеми: ведь Гуров позаботился, чтобы о его неожиданном ночном визите были осведомлены и Сильвер, и Капитан.
Гуров решил посетить всех, кого занес в круг подозреваемых, начал с Капитана, перекочевал сюда, к Классику, собирался разбудить Сильвера, который, возможно, и не спит совсем. Потом на очереди были администратор Жуков, которого якобы терроризировала жена Матильда, старший конюх, мужик лет сорока пяти, расхаживающий по своему хозяйству в майке, чтобы все видели его мускулистый торс, густо разрисованный искусной татуировкой. Представив конюха, сыщик сдержал улыбку и отставил его в сторону как человека несерьезного, а поразмыслив, вернул в замкнутый круг. Сыщик знал много случаев, когда преступник умышленно выпячивал себя, засвечивался, убежденный, что такую открытую фигуру отметут в сторону автоматически. И затем, если ничего конкретного не высветится, сыщик решил, что вернется к печке, то есть придет пить чай к Михаилу Рогожину.
Гуров закончил писать, сложил листки, сунул в конверт, который взял из бюро артиста. Потом подобрал в углу тряпку, фанерный ящичек из-под посылки. Три пистолета он завернул в тряпку, уложил аккуратно, рядом пристроил милицейские удостоверения и конверт с рапортом, нашелся и обрывок шелкового шнура, которым ящик плотно перевязал. Сыщика не интересовало, спит артист или наблюдает за ним. Если Классик человек порядочный, значит, порядочный, если убийца, значит, убийца, которого только забавляет схватка московского сыскаря с местными ментами. Убийца сыщика может и выдать, пусть власти уберут от греха, но
