– Брехня, – убежденно сказал Гуров. – Такой змей никогда не станет стрелять сам.
– Зарекалась ворона дерьмо клевать. Обожралась.
– А чьи люди дают такую жареную информацию? – уже несколько заинтересованно спросил Гуров.
– Один человек на связи у молодого опера. Я его не знаю. А вот второй работает уже много лет, и у человека очень серьезного. Ты его должен помнить, он еще при нас слыл прекрасным агентуристом. Начальник отдела, полковник Осокин.
– Костя? – удивился Гуров. – И он принял донесение, зарегистрировал, пустил через канцелярию? Напомни, с Костей необходимо завтра же поговорить.
Ноябрь в Подмосковье самый тоскливый месяц года. Деревья уже голые, хлюпает осенняя жижа под ногами. Снег падает, не задерживается, тоже превращается в грязь. Утро хмурое, серое, день короткий, в пять часов уже наползает вечер. Дома отдыха и санатории стоят полупустые, тоска – телевизор, преферанс и водка. Богатые люди в экзотических странах, путевки в эту мглистую сырую жизнь стоят тоже недешево.
Санаторий, некогда принадлежавший КГБ, ныне приватизированный неизвестно кем, словно погружен в спячку. Окна темные, лишь некоторые светятся, да и те тускло, будто и электричество сократили. Некогда мощный забор покосился, а проходная, где раньше стояли бравые внимательные парни, абсолютно пуста, заходи кто пожелает, да желающих не видно.
Внутри здравница чекистов изменилась не так зримо. Ковровые дорожки тщательно выметены, пропылесошены, двери номеров еще не облезли. Мастера-зеки, не очень опасные, их преступления сегодня не упоминаются даже в анекдотах, работали старательно. Что ни говори, а жить в нормальных комнатах, есть человеческую пищу приятнее, чем валить тайгу, жевать невесть что и слушать лай сторожевых псов.
Бильярдная освещалась прекрасно, великолепный стол, работы мастера Шульца, был конфискован в двадцатые, могилы бывших владельцев неизвестны. Шары из слоновой кости в наше время музейная редкость. Новые власти и «новые русские» ничего не знают о санатории, тем более о бильярдной, у них свои игры. Но если бы узнали, то забрали бы к едрене фене, не для игры, ради забавы и престижа.
Грек некогда играл хорошо, сейчас от былого остались только теоретические знания. Лишь изредка угадывался хитрый «винт». Его партнер, генерал Трушин, играть не умел, но очень старался. Грек начальству не поддавался, и «американка» заканчивалась с разгромным счетом.
– В старые времена не посмел бы, – проиграв очередную партию, генерал бросил кий на стол.
– Так в те времена, Василий Юрьевич, вы бы со мной и играть не изволили, – Грек отер кий суконкой.
– Ты тогда еще в школу ходил. Великое время, великая Империя. Все прахом, – генерал матерно выругался, подошел к стоявшему у стены круглому столику, налил рюмку коньяка, пригубил.
– Сколько было империй, на всех слез не хватит, – зло сказал Грек. – И давай хоть здесь не лицемерить, страдаешь ты не за Россию, не за народ, а плачешь по былой власти, которой сегодня у тебя нет. Давай лучше думать, будем мы пытаться отхватить по куску или тихо сопьемся, как некоторые.
Генерал подтянул штаны тренировочного костюма, глянул на Грека, молча поджал губы.
– У нас есть шанс, может, мы последние из могикан. Если ты, генерал, вместо дела станешь думать о том, как мне в случае успеха голову свернешь, то будем походить на сопляков, что шастают у трона и ножки друг другу подставляют.
– Ну ладно, ладно, в чужом глазу соринку замечаешь, – генерал подтянулся, огладил седую голову. – Ты мне лучше скажи, как получилось, что Волоха забрали?
– Мудак он и уголовник, – зло ответил Грек. – Предупреждал, не подходи ты близко к опытным ментам. Хороших оперативников что у нас, что у них по пальцам пересчитать можно. С Волохом так и так следовало кончать, много знает. А расколоться он не может, иначе ему вышка, в лучшем случае червонец впаяют.
– Да? А если ему за информацию скидку пообещают? Мне ночью позвонили, сказали: в уголовке агентура прошла, что днями своего подручного кончил.
– Плохо. А данные точные? – спросил Грек.
– Где и у кого сейчас точные данные? В наши времена агенты… А сейчас, – генерал махнул рукой.
– Опять Гуров раскопал?
– Да что тебе этот опер везде чудится? Он в главке? А донесение через МУР прошло. Было время, на такой бумаге можно было обвинение построить, сейчас и связываться не станут. Я полагаю, Володя, независимо от Волоха требуется чистку провести. Мы ничего не смогли сделать: этот говорун, что рядом с премьером стоит, своего прокурора в городе поставил. Думаю, временно, а так черт его знает. Новый прокурор пока и. о. Можно год быть и. о., да такого наворочать, не расхлебаешь. В общем, так… – генерал задумался. – Ты своего говенного помощничка Золотарева сошли с повышением подальше. Из тира человека убери, но не далеко, людей мало. Демидов тебе еще понадобится. Сложнее с Поповым, он вроде и вице, а на деле пустое место. Кроме того, он под первым ходит, тебя знает, в общем, он не нужен, главное, опасен.
Грек всегда поражался памяти и связям старого комитетчика. Всех по фамилиям помнит, сам пятый год не у дел, а среди вновь пришедших агентурой обзавелся.
– Так меня и полковник Гуров знает, а это вам не Попов, который в любой момент может в открытый люк свалиться, – навязчиво повторил Грек.
– Ты мне плешь проел с этим ментовским полкашом. Он что, Кощей Бессмертный? Ты сам говорил, что парень на ликвидацию группировки полезет. А там стрельбы много будет. Лишней пули не найдется?
Начальник отдела МУРа полковник Осокин вошел в кабинет Гурова легкой спортивной походкой, будто и не перевалило ему на пятый десяток.
Гуров вышел из-за стола, оглядел старого коллегу с удовольствием, пожал крепкую ладонь, подвинул стул.
– Молодец, – Гуров улыбнулся. – Выглядишь отлично, а то встречаю ровесников, в глаза неудобно смотреть, словно я виноват, что у меня щеки на плечах не лежат, а брюхо через штаны не виснет.
– Привет, Лев Иванович, здорово, Станислав. – Осокин пожал приятелям руки, уселся за ничейный стол. – Могли бы задницы с насиженных мест оторвать и подскочить. Нет, через начальство вызываете. Как Петр?
– Сам взглянешь, мы каждый день видим, не судьи, – ответил Гуров. – Не молодеет, это точно, но такой же мудрый змей.
– Поглядим. – Осокин отер худое лицо ладонью, причесался. – Что вам надо, я знаю. Ничего добавить не могу. Человек у меня давно, ошибки случались, но не хвастун, устал, но не выдохся.
– А где же он находился, когда Волох десятника порешил? – спросил Гуров. – Не прилюдно же все произошло.
– Нет, они в кабаке на Ленинском сидели, незаметное местечко, но дорогое, престижное. Лакеи их знают, в уголке посадили, накрыли стол и отошли. Сначала разговор велся мирно, а когда о банке заговорили, Волох голос повысил, мол, нечего раньше времени болтать, когда он еще окончательно не решил. Тут Курок, кликуха десятника, и сказал, дескать, им генсеки ни к чему, раз их в России отменили. Слово за слово, Волох авторитетом давит, а Курок и скажи: ты, вожак, давно зубы потерял, а все скалишься. Все замолчали, получилось, вроде вызов брошен, слово за Волохом. Волох улыбнулся, своими бельмами повел и говорит ласково: не стоит, Курок, при всех базар поднимать, выйдем на воздух, курнем, обсудим мирно. Они вдвоем и ушли. Братва сначала сидела тихо, напряженно, затем выпили, забылись. Глядят, Волох один вернулся, сразу и внимания не обратили, пьяненькие уже. Мой парень на часы посмотрел, выходит, курили они долго, где-то с полчаса. Потом трехнулись, видят, Курка-то нет, интересуются. А Волох вроде и не слышит. А когда совсем его достали, он ухмыльнулся, начал дурочку валять. Какой такой Курок? И не видел такого. Вы, парни, спьяну все напутали. Народ притих, двое сразу отвалили, а пришел этот новый, что только из зоны вернулся, Витун. Он на Волоха глянул, не сказал ничего; но скривился недовольно. Мой парень к тому времени уже не пил совсем, все примечал. А тело, сами знаете, под утро в Нескучном нашли, от того кабака метров триста, не более.
– Интересно, – сказал Гуров. – Ты мне, Костя, объясни: каким образом ты, старый волк, такую горячую бумагу через канцелярию пустил? Сейчас о ней только глухонемой не знает.
– А сам как думаешь? – зло ответил Осокин. – Может, я головой ударился? Контрольная встреча была,
