Мы — передвижная команда, занимающаяся поисками летнего домика для этой безымянной знаменитости. Мисс Александр — специалист по определению выделяемых архитектурными сооружениями летальных испарений и оценке токсичности различных материалов.
— Из нового ковра, например, — говорит Денвер, — на протяжении целых двух лет выделяется ядовитый формальдегид.
Бренди кивает.
— Я знаю, какие при этом испытываешь ощущения.
До того, как Манус занялся поимкой мужчин путем соблазна, с одним из них он судился.
Обидчик, выглядевший как онанист, подкатил к нему и на виду у всех попросил угостить сигаретой.
— Можно подумать, по мне не видно, что я не курю, — заявил Манус в суде.
Против каких еще пороков ему доводилось выступать, мне не известно.
Из Санта— Барбары мы поехали в Сан-Франциско и продали там «фиат спайдер».
Я, я постоянно пишу на салфетках для коктейля:
вполне вероятно, что мы найдем твою сестру в следующем городе. она может находиться где угодно.
В гасиенде в Санта-Барбаре мы с Бренди нашли таблетки бензедрина и декседрина и старенького куаалюда и сомы и несколько капсул диалоса, который, как выяснилось, применяется в качестве слабительного. А еще крем «солаквин-форте». Им, оказывается, отбеливают кожу.
В Сан— Франциско мы продали «фиат» и кое-что из лекарств и купили большой «Настольный справочник врача», чтобы в будущем не воровать никчемные слабительные и отбеливатели кожи.
В Сан— Франциско пожилые люди сплошь и рядом продают свои огромные дома. В них тьма наркотиков и гормональных препаратов. Мы раздобыли демерол и дарвоцет-N. Не малюсенькие таблетки дарвоцет-N 50, а стомиллиграммовые.
Продав «фиат», мы взяли напрокат «севилью» с откидным верхом.
Между собой мы называли друг друга детьми цинка.
Я была Комп Цинк.
Денвер был Тор Цинк.
А Бренди — Стеллой Цинк.
Именно в Сан-Франциско я начала «лечить» Денвера своим секретным методом. Чтобы в итоге уничтожить его.
Карьера Мануса пошла на убыль, когда количество арестованных с его помощью сократилось до одного человека в день, потом в неделю, потом — до нуля в месяц.
Вся проблема состояла в солнце и в загаре и в том, что Манус начал стареть и был уже известен как приманка. Более взрослые мужчины, уже однажды им арестованные, больше к нему не подходили. А молодых он не интересовал, так как казался им слишком старым.
Манус слегка поправился, и «Спидо» стали ему слишком узки. Это уже не смотрелось чрезвычайно привлекательно. Начальство все серьезнее и серьезнее задумывалось о том, что пора заменить Мануса новой кандидатурой.
Поэтому— то Манусу и пришлось что-то вьщумывать. Он пытался сам вступать в разговор с геями, старался показаться оригинальным, увлечь их. Тем не менее никто, включая молодых мужчин, которые не стремились, завидев его, исчезнуть, не соглашался пройтись с ним до кустов.
Даже наиболее сексуально озабоченные парни, обращавшие внимание на каждого мужчину в парке, отвечали ему:
— О нет, спасибо. Или по-другому:
— В данный момент мне хочется побыть одному. Или того хуже:
— Чеши отсюда, старая блядь, а не то я позову копов!
После Сан-Франциско и Сан-Хосе и Сакраменто мы направились в Рино, и Бренди переделала Денвера Омлета в Чейза Манхэттена.
Мы объездили все места, где, как мне казалось, имелось достаточное количество лекарств. Деньги Эви могли подождать.
Перенесемся в Лас-Вегас, где Бренди дает Чейзу Манхэттену новое имя — Эберхард Фабер.
Мы едем в «севилье» по самым внутренностям Лас-Вегаса. Все сияет мигающим неоновым светом. В одном направлении мчится вереница красных огней, в другом — белых. Лас-Вегас выглядит так, как, наверное, бывает по ночам в раю. Откидной верх нашей машины убран.
Бренди сидит на багажнике — ее зад на его крышке, а ноги на заднем сиденье. На ней узкое, без бретелей, облегающее фигуру платье из розовой парчи с металлическим блеском. Из ярко-розовой парчи, такой, как сигнальные огни на дороге. Лиф платья украшен драгоценными камнями. Поверх него Бренди надела длинный плащ из тафты с рукавами-баллонами.
Бренди выглядит так потрясающе, что Лас-Вегас с его блеском и огнями тоже кажется одним из ее модных аксессуаров. Аксессуаров Бренди Александр.
Бренди вскидывает руки, облаченные в длинные розовые оперные перчатки, и кричит. В этот момент она нереально красива. Длинный плащ из тафты очень ей идет.
Бренди опускает руки, и плащ соскальзывает с ее плеч и улетает в море дорожного движения Лас- Вегаса.
— Остановись у того дома! — вопит Бренди. — Утром этот плащ должен вернуться к Баллоку!
Когда дела Мануса стремительно пошли на спад, нам пришлось начать ежедневно ходить в спортзал. Иногда по два раза в день.
Аэробика, строгие ограничения в питании, загар в солярии.
Манус занимался бодибилдингом, если считать, что основная составляющая бодибилдинга — это выпивание шесть раз в день над кухонной раковиной какой-то гадости прямо из миксера.
Нижнее белье Манус стал выписывать из-за границы. У нас в стране такого не производят. Эти мешочки на веревках, созданные из так называемого микрофила-ментного волокна, он натягивал на себя каждый раз перед выходом из спортзала на улицу. А потом всю дорогу интересовался, не слишком ли плоской выглядит его задница.
Задавал и другие вопросы, все время требуя, чтобы я представила себе, что я парень-гей.
— Может, мне следует подстричь волосы на лобке? — спрашивал он. — Может, я смотрюсь отчаявшимся? Или отчужденным? Может, у меня недостаточно широкая грудь? Или чересчур широкая?
Манусу было невыносимо думать, что геи принимают его за тупую корову.
Он боялся выглядеть слишком «по-голубому» и постоянно твердил, что геи любят парней, которые действуют прямо и честно.
— Не хочу, чтобы они смотрели на меня как на жирную пассивную задницу, — говорил он. — Чтобы думали, что я готов дать каждому.
Где— то на заднем плане постоянно маячила перспектива его перевода на нормальную службу, туда, где в тебя стреляют. Стреляют преступники, которым нечего терять. И с каждым днем эта перспектива все сильнее грозила превратиться в реальность. Ведь в Вашингтон-парке Манус мог поймать теперь только туристов в возрасте, но и это у него уже не выходило. А командование округа все чаще и чаще поднимало вопрос о подготовке человека для его замены.
Каждый день Манус затягивал свою задницу причудливыми штуковинами с серебристыми веревками, штуковинами, расписанными изображениями животных — зебр, тигров, леопардовых пятен, оцелотов, гепардов, пантер, пум, и долго крутился перед зеркалом, рассматривая себя спереди, сзади и с обоих боков. Он примерял то одни, то другие замысловатые трусики, пока не замечал, что уже опаздывает.
— Вот эти трусы принесут мне удачу, — говорил он. — Как ты считаешь?
Я постоянно уверяла себя, что люблю этого типа.
Манус спрашивал: «Как ты считаешь?» Как я могла считать? В его делах мне, естественно, не хватало опыта. И я не могла приложить ума, где его набраться.
После Лас-Вегаса мы взяли напрокат семейный фургон.
Эберхард Фабер превратился в Хьюлетта Пакарда. Бренди носила длинное хлопковое белое платье с завязками на боках и огромным разрезом на юбке, абсолютно не подходящее для благопристойного штата Юта.
