чаша и ларец, которые находились где-то в столице.
Если верить записям Альваро, а не доверять им не было причин, каждая из этих реликвий несет в себе часть головоломки. Только сложив воедино эти части, можно получить указание на то, где же Альваро схоронил наследие императора Сильвио.
– Я предупрежу коллег в столице, чтобы тебе оказывали содействие, – сказала Николетта. – Я чувствую, что вся эта катавасия в монастыре с тремя трупами и похищенной дароносицей имеет самое непосредственное отношение к поискам сокровищ Сильвио. Еще бы, на сегодняшний момент они стоят наверняка многие сотни миллионов. Кто же откажется от подобного куша!
Эльке приняла предложение. Раз она оказалась втянутой в эту историю, то доведет ее до конца. Она же криминальный комиссар города Гамбурга! Поэтому она отправилась в Эльпараисо. Шрепп мечтала когда-то о том, чтобы выбраться из провинциальной Санта-Клариты в столицу и побыстрее вылететь обратно в Германию. Ну нет, у нее еще есть неделя законного отпуска, и за эту неделю она сможет выяснить, где находятся три церковных драгоценности, изготовленные Альваро.
Она взяла с собой каталог, который обнаружила Нико в келье покойной сестры Фернанды. Итак, чаша, одно из творений Альваро, находилась в музее католической церкви столицы. Это было проще простого: благодаря протекции Николетты она смогла беспрепятственно получить аудиенцию у директора музея, синьора Лопеса.
Синьор Лопес чрезвычайно любил говорить, а еще больше ему нравилось слушать самого себя. Не дав произнести Эльке и пяти фраз, он пустился в велеречивый и долгий рассказ о музее. Шрепп знала подобный тип людей – они в восторге от собственного красноречия. Хотя некоторые таким образом прикрывают свою неуверенность. Или этот франтоватый коротышка пытается заговорить ей зубы?
– Наш музей уникальный по своей сути, – вещал синьор Лопес. – Католическая церковь имеет все еще большое влияние на жизнь в Коста-Бьянке. Конечно, после ужасной трагедии, я имею в виду самоубийство архиепископа Эльпараисского Флориана де Сан-Стефано и его попытку застрелить госпожу Изабеллу Коваччо, многие отвернулись от церкви! Я также полностью осуждаю этот единичный поступок умалишенного, но это не умаляет всего того, что сделал Рим для освоения заморских территорий и приобщения языческих народов к христианству!
Эльке настояла на том, чтобы синьор Лопес проводил ее в зал, где выставлена чаша работы Альваро Мендозы. Директор музея сделал это с большим удовольствием, по пути проведя для Эльке экскурсию.
– Смотрите, – указывал он дланью на стенды с экспонатами, – здесь вы можете видеть редчайшие предметы эпохи покорения Коста-Бьянки конкистадорами под предводительством Уго д’Эрбервиля и его брата аббата Ансельма. Ага, а зачем, вы говорите, вам нужна эта чаша?
Эльке объяснила любопытному директору, что чаша нужна для выяснения некоторых деталей дела, которое она сейчас ведет. Директор удовлетворился ответом. Наконец синьор Лопес подвел ее к стеклянному кубу, внутри которого и находилась чаша.
– Мне бы хотелось осмотреть ее, если можно, – сказала Эльке.
Синьор Лопес радушно улыбнулся:
– Моя прелестная синьора, ради вас я готов пойти и на такое! Хотя инструкции строго запрещают нам предоставлять посетителям право брать в руки экспонаты, тем более такие дорогие, как эта чаша. Но вы – представитель доблестной полиции и к тому же столь красивая дама!
Эльке усмехнулась. В который раз пламенные коста-бьянкские мачо пытаются наговорить ей массу комплиментов, а затем зазвать на ужин с последующим завтраком в постели. Поэтому она ответила:
– Буду вам признательна, господин директор. В этом деле, которое я веду, имеются уже три трупа, и мне бы не хотелось, чтобы по вашей вине появился и четвертый. Вы ведь не будете создавать мне препятствия?
Упоминание о трупах взбудоражило директора, он немедленно отдал смотрителям и охранникам распоряжение отключить сигнализацию.
– У нас самая совершенная система против ограблений, – сказал он с пафосом. – После того как из стен государственного этнографического музея не так давно была похищена статуэтка древнеиндейского божества, которую потом, к счастью, мы снова обрели, все крупные музеи столицы были оснащены новейшими сигнализационными приборами. Позвольте, теперь я должен удалиться, чтобы набрать код и окончательно отключить датчики...
Директор вернулся через несколько минут и сказал:
– Ну вот, теперь все в полном порядке. Вы можете осмотреть чашу. Но скажите, неужели кто-то хочет похитить это произведение искусства из моего музея?
Эльке приподняла куб, который накрывал чашу. Тот был на самом деле не стеклянным, а выполненным из бронированного пластика. Чаша, овальная, небольшая, была сделана из золота и червленого серебра. Ее украшали затейливые библейские мотивы – снятие Иисуса с креста, его погребение, оплакивание и чудо воскрешения.
– Редкий экземпляр искусства позднего девятнадцатого столетия, – вставил Лопес. – Изготовлена в псевдороманском стиле. Ювелир – Альваро Мендоза. Он увлекался подобными церковными реликвиями.
– Кстати, вы не знаете, кто является обладателем, к примеру, распятия или ларца работы Мендозы? – осматривая чашу, спросила Эльке.
Директор всплеснул руками:
– Скажу честно, подобные предметы, конечно, дорого стоят, они ведь сделаны из драгоценных металлов и украшены камнями, но они – кич. У них нет истории, и оловянная плошка времен похода Уго д’Эрбервиля в итоге гораздо ценнее, чем золотая чаша Альваро. Так что я не могу вам сказать, кто обладает этими предметами, скорее всего их продали на аукционе в частные руки. Многие любят украшать свои виллы или квартиры подобными сверкающими безделушками.
Шрепп осмотрела чашу со всех сторон. Мендоза в своих записях так и не говорил точно, что за ключ к сокровищам надо искать. Это будет картинка, знак или что-то еще? Присмотревшись, она вдруг заметила на основании чаши крошечный кружок. Так и есть! Она попросила директора объяснить, что это такое.
Лопес, надев очки, сказал:
– Хм, первый раз вижу это. Наверное, клеймо мастера. Хотя нет, я вижу там заглавную букву D.
Шрепп напрягла зрение и тоже разглядела латинскую букву. И тут в глаза ей бросилась витая надпись, которая шла кругом по основанию чаши и которую до этого она принимала за цветочный орнамент. Что-то по-латыни! В гимназии она когда-то изучала латынь, но не да такой степени, чтобы уметь свободно читать на этом мертвом языке.
По ее просьбе директор музея снова напряг зрение и сказал минуту спустя:
– Надо же, я раньше не обращал внимания на эту вязь. А вы правы, это латинская надпись. Причем странного содержания... Похожа на ребус. Хотя, насколько помнится, Альваро Мендоза любил розыгрыши, ему даже заказывали специально шуточные сюрпризы – вилки, у которых отламывались зубчики, когда вы вонзаете ее в кусок жаркого, или вазу, из которой струя бьет обратно в лицо тому, кто налил в нее воду.
– Так что же там написано, синьор? – перебила Лопеса Эльке. – Вы можете это перевести?
– Конечно, – уверил ее коротышка. – Я же магистр искусств, окончил университет в Эльпараисо и стажировался три года в Барселоне... Итак, итак, здесь выведена следующая загадочная фраза: «Буква сия есть третья. Сложи две других – и ты узришь солнце».
Эльке записала эту фразу, а затем сделала фотографию подножия чаши. Какая-то непонятная фраза. Во всяком случае, ей ясно, что надо искать еще две буквы и D, отчеканенная на чаше, есть третья. Но предметов всего четыре... И что за солнце, как его можно узреть? Непонятно!
– Что это может означать? – спросила она директора.
Тот замахал ручками и ответил:
– О, причуда старого ювелира. Многие украшали свои творения странными девизами или гербами. И Альваро из их числа. Но вы говорили о трех трупах, неужели кто-то пошел на преступление ради этой чаши? Как интересно!
Отклонив приглашение синьора Лопеса отужинать в ресторане (что чрезвычайно огорчило говорливого директора музея католической церкви), Эльке вышла на улицы Эльпараисо. Итак, первый предмет она нашла и обнаружила ключ к сокровищам. Если, конечно, эти сокровища не плод воображения
